Начало.
читать дальше
Часть 1.
Городок наш ничего,
Населенье таково:
Полицаи да жандармы
Составляют большинство.
(Народная песня).
Анастасию Павловну "несло".
И дам вместе с ней. Дамы хохотали. Полковник Орлов хмурился, но не мог ничего поделать со смеющимися дамами. А обсуждали дамы совсем не дамские вопросы. и даже вовсе опасные: применение динамита, а также вред его для здоровья. Но в обществе Анастасии Павловны Габричевской, супруги адвоката Габричевского, практически любая тема имела шанс превратиться в сцену из "Комеди Франсез".
В Дубравнике вообще мало что происходило, поэтому любая новость становилась предметом для любопытства. А тут - стало известно, что в Дубравницкой тюрьме сидит политический заключенный, который приехал в город с загадочным большим чемоданом и был тут же арестован, да еще и начал отстреливаться! Ужас! Что же было в этом чемодане? Это было никому не известно, пока Алина Дмитриевна Гржимбовская, супруга прокурора, не выведала женскими средствами, что чемодан был полон динамита! О чем, конечно, тут же сообщила другим дамам. А Марья Николавна Зоричева, фельдшерица, тут же стала объяснять, чем динамит, даже не взорванный, может быть неполезен (помимо опасности ареста).
Дамы сидели в кафе за чаем с печеньем и безудержно смеялись. Юлия Ивановна не могла не смеяться вместе со всеми, хотя тема не казалась ей смешной, а уж лицо полковника жандармерии - и подавно...
Поначалу дубравницкое светское общество приняло Юлию Ивановну весьма любезно. Возможно, эти люди не слыхали, что она разведена, а возможно - просто были более добры или "прогрессивны", чем Петербургское общество. Впрочем, просвещать их Юлия Ивановна не собиралась, ей все равно предстояло провести в городе недолго.
Юлия Ивановна относилась с неприязненным предубеждением к жандармам и полиции. Ее бывший супруг, Карл Петрович, говорил, правда, что это предубеждение неразумно, потому что "кто-то же должен поддерживать порядок в государстве, и чем бы были наши законы без опоры на аппарат полиции и жандармерии". Это звучало разумно, но вызывало у Юлии глухой протест, как и почти все, что говорил Карл Петрович. Но избежать общения с теми и другими в Дубравнике было довольно сложно - здесь все "высшее общество" было очень небольшим, и высшие чины означенных структур были в него прочно вхожи. Впрочем, и полковник полиции Крайнов, и полковник жандармов Орлов были людьми приятными и воспитанными. Вот только было что-то у Орлова в глазах постоянно... какая-то нервозность заметная, скрытая паника даже. Но и это было объяснимо. Сын его Владимир совсем недавно скончался, будучи загадочно отравлен. Юлия испытывала глубокое сочувствие к несчастным родителям, особенно к Анне Дмитриевне, на чьем лице лежала печать неизгладимого горя. Анну Дмитриевну везде сопровождала ее дочь Елена, очень милая барышня, которая, впрочем, в присутствии маменьки и старших дам не очень много говорила.
Однако, надо еще объяснить, как попала в столь блестящее общество фельдшерица. На днях, выходя из гостиницы "Аврора", где она остановилась, Юлия Ивановна услышала громкий разговор двух постоялиц доходного дома, что стоял рядом: "А мое имя Марья Николаевна Зоричева". Что? Юлия поспешила выбежать из гостиницы и почти столкнулась с ними лицом к лицу: "Маша?"
Юлия Ивановна очень давно не видела свою кузину, вышедшую замуж на врача вопреки воле всей семьи, отказавшейся от нее после этого. До Юлии доходили обрывки сведений о Маше, благодаря главным образом их общей бабушке, которая продолжала поддерживать "непутевую" внучку. И вот она - Мари, постаревшая, конечно, но легко узнаваемая.
Кузины разговорились, но Марье Николаевне нужно было на службу в больницу, и они договорились встретиться вечером в кафе. Дамы приняли Зоричеву без всякого предубеждения - то ли их смягчило то, что она "кузина баронессы", то ли и вправду дубравницкое общество так либерально...
Юлия Ивановна немного завидовала Маше. Хотя, казалось бы, чему завидовать, жизнь последней была куда тяжелее, да еще она потеряла мужа и ребенка. Но в ее жизни был счастливый брак по любви, и у нее было любимое дело, которому она отдавалась всей душой. Благодаря Маше Юлия вскоре познакомилась с ее квартирной хозяйкой Евой Николаевной Щукиной, очень общительной женщиной, а также с некоторыми другими квартирантами ее - приезжей учительницей, студентом, а также тихим и воспитанным молодым человеком, который оказался письмоводителем в жандармском управлении - но к тому времени, как Юлия Ивановна об этом узнала, она уже была покорена его приятными манерами, и презирать его тоже не очень-то получилось. Вообще, жандармы и полицейские попадались Юлии на каждом шагу - главное городское управление было недалеко от гостиницы, да еще и дверь в дверь с нотариусом, к которому Юлия часто прогуливалась пешком в теплые осенние дни, не желая брать извозчика. Через некоторое время она стала различать отдельных лиц и выучила их имена. Все они казались очень любезными, и все кланялись ей, когда она проходила мимо.
Неподалеку была также аптечная лавка, которую содержала почтенная вдова, госпожа Кобылянская. Это тоже была очень общительная женщина, знавшая, казалось, весь город. Вскоре у Юлии вошло в привычку заходить к ней за нюхательными солями или порошком от головной боли, а затем и просто так.
Вообще же в городе было делать решительно нечего, только ждать, когда хоть как-то прояснятся "запутанные вопросы" наследства, а также наносить визиты и выходить на променад в парк с дамами и сплетничать о том, о сем. Город был мил, город был уютен и... скучен, а то, что в отдалении возвышалась видная из многих мест дубравницкая тюрьма (принимавшая очень деятельное участие в жизни города), так об этом как-то не думалось...
---------------
Часть 2.
Не спрашивай, зачем унылой думой
Среди забав я часто омрачен,
Зачем на все подъемлю взор угрюмый,
Зачем не мил мне сладкой жизни сон
(А.С.Пушкин)
Гораздо интереснее были разговоры с мужчинами.
Как-то Юлию Ивановну нагнал в парке полковник Крайнов. Они пошли дальше вместе и разговорились. Сперва обо всех последних событиях, связанных с революционерами, о которых, впрочем, полковник говорил сдержанно, мол "это все дела жандармерии, а не полиции, мы по уголовной части, я мало что знаю". Затем Юлия Ивановна неожиданно даже для себя самой спросила полковника, есть ли у него любимые стихи.
Эффект был удивительным. Угрюмый Михаил Петрович сначала несколько опешил, но затем внезапно с воодушевлением продекламировал лермонтовское "По синим волнам океана". Вслушиваясь в печаль, звучавшую в его голосе, Юлия Ивановна спросила, не скучает ли он по морской службе. И была почтена странным доверием: полковник рассказал сперва о том, как сложилась его служебная карьера, а затем даже трагическую историю своей личной жизни, отчего он так и не женился. Юлия слушала его с глубоким сочувствием, но опасалась, как бы он впоследствии не начал жалеть о своей внезапной откровенности. Возможно, так и было - более подобных бесед между ними не случалось. Но уже то было хорошо, что Крайнов был единственным в городе человеком, кто наверняка знал о семейном положении Юлии Ивановны - именно он регистрировал ее паспорт при приезде - но похоже, его это нисколько не смущало.
Полковник жандармов Орлов также нередко беседовал с Юлией Ивановной, хотя их разговоры обычно были краткими - Орлов был всегда чрезвычайно занят. Еще при ее приезде он пошутил, что ежели Юлия Ивановна приехала в город с целью какой-либо революционной деятельности, то он лично ею займется. Юлия пожала плечами и ответила ему исторической фразой: "Инквизиция не займется герцогиней Альба".
И в самом деле. Бояться Юлии Ивановне было решительно нечего. Ни в какой крамоле она и вправду не была замешана. Принадлежала к самому высшему обществу Петербурга, имела блестящие связи, которые могла бы задействовать в случае крайней необходимости (еще раз спасибо Карлу Петровичу, который согласился сделать ее невинной стороной). Ее дядя (тоже Лутковский, но из другой фамильной линии, однако знавший ее с детства и признававший права родства) был вице-губернатором Санкт-Петербурга. Только счастья это все почему-то не приносит. Счастье - это то, что только свое.
----------------------------------
Часть 3.
Живи как отшельник,
Гуляй или плачь —
Найдёт тебя сплетня,
Придёт твой палач!
В чём грешен, не грешен —
В набат прогудит,
Навек обесчестит,
По гроб осрамит.
(Иван Никитин)
В город вернулся адвокат Габричевский.
Юлия Ивановна как раз на следующий день была с визитом у его супруги и имела возможность с ним познакомиться. Александр Дмитриевич был необычайно мил. О нем говорили, что он брался защищать и уголовных, и политических преступников, притом в отдельных трагических случаях - за самый скромный гонорар. Юлии Ивановне давно рекомендовали обратиться к нему за советом по поводу ее "запутанного" дела с наследством. Она рассказала ему все откровенно, в том числе и то, что она начинает подозревать, что нотариус хочет получить взятку, поэтому так тянет с бумагами. Давать взятки Юлия Ивановна не умела, да и обидным казалось - за совершенно ясное и законное дело давать взятку.
Габричевский выслушал ее очень любезно и внимательно, записал все данные и обещал помочь, но не сразу, сперва он собирался поскорее заняться делом гувернантки Орловых. О бедной женщине Юлия Ивановна уже узнала немало - это обсуждал весь город. Вот мужчины бы удивились, какие темы затрагивают благородные дамы в своем узком кругу. Говорили, что гувернантка состояла в недозволительной интимной связи со своим юным воспитанником. Что у нее были очень веские основания его отравить - от любви и бешеной ревности. Дамы не стеснялись обсудить внешность и женскую привлекательность Сивецкой и гадали, что же мог найти в ней юноша.
Возвращаясь в гостиницу, Юлия Ивановна увидела, что госпожа Кобылянская вышла из своей лавки и что-то горячо обсуждает с тем молодым писарем из жандармского управления. Была там и Марья Николаевна. Оказалось, что Анна Васильевна недавно добилась наконец свидания в тюрьме со своей кузиной и выяснила, что хотя она не раз передавала в тюрьму деньги на улучшение условий и питания Зинаиды, ей ровно ничего не улучшили. Завидев баронессу, Анна Васильевна стала просить ее похлопотать перед полковником Крайновым, которому и давались деньги. Высказывались и мысли, что полковник их присвоил, но Юлии это показалось неправдоподобным - очень уж это было на него не похоже.
Марья Николаевна также попросила Юлию о разговоре. Она горячо рассказала, что в тюрьме один молоденький заключенный умер от чахотки, что условия в тюрьме крайне нездоровые, и не похлопочет ли Юлия в том самом высшем обществе о перестройке тюрьмы (!), а то начнутся эпидемии по всему Дубравнику.
Юлии, конечно, было жалко юношу, но она сильно сомневалась, что приезжая ненадолго в город гостья может оказать влияние в таком вопросе, как перестройка тюрьмы. Видно, Маша совсем уж близко к сердцу принимала страдания заключенных. Впрочем, ее страхи Юлии показались преувеличенными - от лучших французских докторов она слыхала, что чахотка - болезнь не заразная, а проистекает от общей слабости организма и от плохих условий. Ну а что ж, всякому известно, что тюрьма не курорт.
Да, веселого вокруг было мало. Чтобы немного развеяться, Юлия Ивановна пошла к себе и написала письмо детям, в Париж. Ах, Париж! Светлые, солнечные открытые бульвары, нарядная толпа, дети, держащиеся за обе ее руки и наперебой задающие вопросы. От этих воспоминаний стало еще грустнее. Она так надеялась уже приехать туда к именинам Настеньки, показать бывшему мужу бумаги, доказывающие, что она теперь хорошо обеспечена, и перевезти детей к себе. А теперь все откладывается. Юлия сходила на почту и отослала открытку.
На улице она встретила дам, которые шли с благотворительными дарами в тюрьму. Юлия Ивановна приветливо поздоровалась с ними, но почему-то ответила ей одна только общительная Алина Дмитриевна, а остальные прошли, будто не видя.
Истина выяснилась очень скоро. Дамы прознали, что Юлия Ивановна разведена. Уж не полковник ли Крайнов постарался? Или они наконец добрались до кого-то, внимательно читающего светскую хронику? По слухам, Анна Дмитриевна Орлова заявила, что откажет баронессе фон Гильденбанд от своего дома, потому что у нее дочь-барышня, и она обязана заботиться о ее нравственном здоровье и оберегать ее от тлетворного влияния.
С тех пор для Юлии все переменилось. Общаться с ней продолжала только г-жа Гржимбовская. Тем более страстно стала Юлия желать завершить дело и уехать из города. У нее была в запасе еще одна "тяжелая артиллерия" - можно было написать дяде в Петербург, и он, без сомнения, нашел бы в Дубравнике связи, которые мгновенно прекратили бы все проволочки. Но не хотелось тревожить дядю, может, все-таки удастся справиться самой.
В это время в город прибыл заезжий из Австрии лектор, будто бы большой специалист по женскому вопросу. Прокурор Гржимбовский (а более, должно быть, его супруга) задумали пригласить его к себе и устроить диспут по женскому вопросу. Юлия решила пойти. У нее зародилась мысль, что ей будет, что сказать там.
Но диспут не слишком удался. Приезжий профессор был не очень-то красноречив, а по правде сказать, несколько занудноват. Суть его речи сводилась к тому, что женщина по природе своей имеет более слабый ум, нежели мужчина, но зато имеет способность к деторождению, стало быть, ее удел - это роль жены и матери, а образование для женщины вредно. Против этого мнения восстали все без исключения дамы города Дубравника, даже те, кто отроду не знал иной роли, кроме роли жены и матери, и иного образования, кроме женской гимназии. Юлия Ивановна также взяла слово и поведала о том, что еще с юных лет ее страстью является литературная деятельность - переводы, рассказы, стихи - и стоит отправить их издателю под мужским псевдонимом, как похвалам нет предела, а под своим собственным - и сразу начинаются препятствия.
Рассказ Юлии был встречен с интересом, но ей хотелось не того. Ей вдруг страстно захотелось, чтобы речь свернула на развод. Вот тут она нашла бы, что сказать. Она очень много думала об этом, и возможно, какие-то ее слова были бы полезны даже юным девушкам - тем самым, которым так вредно тлетворное влияние. Но присутствующие еще пообсуждали женское образование (особенно почему-то педалировалась медицина, как будто все присутствующие дамы мечтали о карьере врача), а затем народ стал расходиться.
-------------------------
Часть 4.
Ciemne dnie,
Wicher dmie,
Z chmur wypada grom.
Zdrada chce
Nająć mnie
W służbę panom dwom.
(Польская песня).
После диспута Юлию Ивановну внезапно задержал прокурор Павел Феликсович.
Он попросил баронессу удостоить его беседой, поскольку его очень заинтересовал ее рассказ. Он-де никогда не выезжал из России, а она побывала в стольких городах и странах, столько видела.
Поначалу Юлия Ивановна отвечала неохотно, но прошедший диспут что-то расшевелил в ней, да и собеседник, казалось, проявлял искренний интерес. Они говорили о литературе, Юлия восхищалась m-r Гюго и его последним романом "Отверженные", где он так проникновенно описал современное ему общество и страдания обездоленных людей. Г-н прокурор поддерживал беседу, а потом спросил, не желала ли она сама написать роман о современном обществе. Вы упоминали, Юлия Ивановна, что были на процессе "ста девяноста трех"? А не желали бы вы написать роман о революционерах?
Юлия Ивановна опешила. Пожалуй, это было уже чересчур. Растерянно она сказала, что "чтобы написать книгу, нужно хорошо узнать людей, стать среди них своей, а едва ли г-н прокурор пожелал бы мне такого". Но еще более внезапно Павел Феликсович упомянул, что в Дубравницкой тюрьме сидят несколько политических заключенных, и он мог бы устроить так, чтобы она могла поговорить с ними. Все это казалось еще более странным. Юлия окончательно насторожилась и только ответила: "Едва ли эти люди захотели бы откровенно говорить со мной".
Г-н прокурор внезапно переменил тему и стал расспрашивать Юлию о Швейцарии. С облегчением Юлия Ивановна стала рассказывать, какие прекрасные дни они с детьми провели в Лозанне.
Внезапно Павел Феликсович спросил, не встречала ли она в Швейцарии такого г-на Миролюбова. Миролюбова? Почему именно его? Впрочем, выдержки Юлии было не занимать, и она даже бровью не повела, продолжая вести беседу легким светским тоном. Да, встречала человека с такой фамилией. А чем он там занимался? Да ничем особенным, как большинство приезжих туда русских, отдыхал, смотрел свет. А не могла бы она описать его внешность, возраст?
Под конец г-н прокурор высказал просьбу: ежели она увидит этого человека в Дубравнике, рассказать об этом ему. А зачем? А это его друг детства, он его почти с детства не видел и сейчас бы не узнал, а она могла бы. До него дошли слухи, что Миролюбов вернулся в Дубравник. Так почему бы г-ну прокурору не справиться в главном полицейском управлении? Все приезжие регистрируются в полиции, и он сразу же получит ответ на свой вопрос, и даже узнает, где проживает его друг.
То ли г-н прокурор был очень утомлен в тот момент, то ли по определению считал всех женщин дурочками. Но в ответ он стал бормотать что-то невнятное. Юлия Ивановна прямо спросила тогда: "Вы имеете основания полагать, что этот человек приехал под чужой фамилией?" Прокурор не ответил прямо на вопрос, а только стал говорить, что он был бы очень признателен баронессе за помощь, а он, в свою очередь, не забудет свое обещание.
Пожалуй, тут и совершенно глупая женщина заподозрила бы, что никакой это не друг прокурора, а скорее всего, подозреваемый по политическим делам. Но Миролюбов? Точно ли это тот самый? Может, просто другой человек?
Сомнения Юлии продолжались недолго. Через несколько дней ей повстречался на бульваре полковник Орлов.
На некотором расстоянии прогуливались дубравницкие "высшие дамы", включая г-жу Орлову. Но полковник предпочел присоединиться не к ним, а к баронессе.
Орлов, по крайней мере, был более "живым" человеком. Что-то в нем Юлию трогало. Она не забывала, что он жандарм, но не забывала и о том, как недавно и трагически этот человек потерял единственного сына. Но Юлия Ивановна все-таки иронически поинтересовалась, как это полковник считает для себя приличным беседовать с нею после того, как стало известно о ее разводе, да еще и на глазах всех дам. Полковник заверил, что его это нисколько не смущает.
Они говорили о жизни города, немного о политике. А затем полковник тоже завел разговор о Миролюбове. Но уже без хитростей.
В это самое время к полковнику подошла г-жа Орлова. На Юлию Ивановну она даже не глядела. Юлия собиралась попрощаться, но полковник попросил ее задержаться, сказал супруге несколько слов, и к удивлению Юлии, та быстро их оставила. Орлов же продолжил прерванный разговор.
Они почти дошли до студенческой столовой, и тут на крыльцо ее вышли два человека. Один из них был тот письмоводитель из жандармерии, г-н Птицын. А второй... Сердце Юлии глухо стукнуло.
"Взгляните на того человека, что разговаривает с Птицыным, - попросил Орлов. - Вы узнаете его?"
Сомнений у Юлии почти не было. Но она быстро взяла себя в руки и стала говорить, что видела Миролюбова около 7-ми лет назад, что эти люди сейчас слишком далеко от них, и у нее нет уверенности, нужно увидеть его поближе, услышать его голос.
"Так постарайтесь увидеть его поближе, а затем сказать мне".
"Хорошо, я постараюсь".
После этого разговора у Юлии отпали всякие сомнения: Миролюбов - политический, он в городе по поддельным документам, его ищет полиция.
В этот момент ее обуял гнев на прокурора Гржимбовского. Проявлять фальшивый интерес и сочувствие к тому, что для нее так важно? Использовать ее для своих целей? Юлия враз вспомнила свое прежнее отношение к полиции и жандармам, свои мысли и чувства на процессе "ста девяноста трех". Выдать политического жандармам? Да ни за что на свете! Даже если эти люди не во всем правы, совсем неправы они быть не могут. Юлия не могла принять насилие, и идею террора тоже. Но она помнила, как эти люди, умные, талантливые, даже порой блестящие, вставали на процессе и говорили: "Мы хотели лишь принести народу облегчение жизни и просвещение. Россия должна измениться!"
"Россия должна измениться!" - говорил и ОН однажды там, в Швейцарии, своему приятелю, когда она случайно услышала его слова. И голос его, и страстная речь были совсем не такими, как в светском обществе, где он тогда произвел на нее большое впечатление, как очень неглупый, образованный человек, которого отличала будто бы какая-то внутренняя вдохновенная идея. Но после этих случайно услышанных слов в голове мелькнуло: "Я могла бы полюбить его".
Мысль начала работать. Он разговаривал с Птицыным. Случаен ли их разговор? Можно ли Птицыну довериться? Конечно, он работает в жандармерии, но вот и Анна Васильевна, и Маша считают его порядочным человеком.
Жандармерия, как уже говорилось, была не так уж далеко от гостиницы, и Юлии Ивановне не составило особого труда как бы случайно встретить на улице Птицына и попросить зайти к ней в гостиницу.
Разговор у них вышел очень странный. Кто тот человек, с которым он разговаривал? Он его толком не знает. Фамилию его не знает тоже. Где он служит? Кажется, телеграфистом. (Что за ерунда? Телеграфистом? Впрочем, все может быть, да и телеграф в городе не один). Юлия не могла понять, действительно Птицын ничего не знает или не доверяет ей. Она тоже боялась ему доверять. Но иного выхода не было. И она решилась.
"Если фамилия этого человека Миролюбов, скажите ему, чтобы он уезжал из города". - "Почему?" - "Просто скажите, хорошо?".
Птицын обещал, но тоже как-то неуверенно.
После его ухода Юлия разволновалась. Зачем она это сделала? Есть же более верный способ, и можно не рисковать, доверяясь кому-либо. Она быстро оторвала от листа бумаги узкую полоску, написала на ней: "Уезжайте из города". Как только чернила высохли, она спрятала ее в перчатку, надела шляпку и выбежала на улицу.
Юлия направилась туда, где в последний раз видела этого человека. Потом зашла на ближайший телеграф. Но нет, если это правда, то конечно, он служит не здесь, иначе она давно уже бы его увидела. В студенческую столовую зайти она не решилась, это выглядело бы слишком странно. Она кружила и кружила по улицам. Только бы встретить его! А уж она найдет, что предпринять - пройдет от него совсем близко или споткнется или уронит платок и попросит помощи. И отдаст записку. Она ходила, пока не перестала чувствовать ноги.
Когда Юлия вернулась в гостиницу, ей подали телеграмму. Она была из Парижа, от бывшего мужа. В телеграмме говорилось: "До положительного решения вопроса о вашем наследстве прошу воздержаться от писем детям".
У Юлии в глазах потемнело от гнева. Какая подлость! Расстроенная, она почти не передохнув, снова вышла на улицу.
И тут же встретила одного из служащих жандармерии. "Госпожа баронесса, - кланяясь, сказал он, - господин полковник Орлов просит вас зайти в главное жандармское управление".
Юлия пожала плечами. Зайти так зайти.
Полковник встретил ее очень любезно. Предложил присесть, велел всем выйти и подал ей бумагу с описанием внешности человека.
"Прочтите, пожалуйста. Это господин Миролюбов?"
Юлия прочла. Обычное описание из полицейского досье, либо же паспорта. Рост, цвет волос, глаза. Самое общее. Да, подходит. Ну и что?
Она так и сказала полковнику - это самое общее описание и оно может подходить сотням людей.
"Но этот тот человек, которого вы видели?"
"Я не могу на основании такого общего описания обвинять, возможно, невинного человека".
"Сударыня, обвинять - наша задача, - казалось, едва уже сдерживая гнев, сказал Орлов. Ваша задача - узнать."
"И узнать тоже не могу, - сухо ответила Юлия. - Вот увижу вблизи, так скажу что-нибудь, я уже вам говорила".
Но полковник не спешил отпускать Юлию. Казалось, его что-то вывело из равновесия больше обычного. Он снова завел речь о Миролюбове. Всплыло и то, что прокурор расспрашивал ее о нем же. Юлию окончательно охватил гнев.
"Знаете, что я вам скажу, Алексей Петрович! Требуя развода, я отлично знала, на что я иду. Я была знакома в Петербурге с госпожой Карениной - не очень близко, но мы встречались в свете. Вы должны были читать в газетах об этой трагедии. - Полковник кивнул. - Эта несчастная женщина оставила своего мужа ради другого мужчины и только в нем имела опору. Я видела, как ее свело с ума презрение света. И когда она вообразила, что этот мужчина разлюбил ее - а она это лишь вообразила, я знаю - она не выдержала. От меня вы этого не дождетесь! Я буду искать опору в другом!"
"В чем же?"
"В самой себе! В своей литературной деятельности!"
"Я уважаю вас за это."
"Так вот, послушайте. У меня перед глазами был пример Карениной - я знала, на что шла. Я была готова к пренебрежению света. Но вот к чему я была не готова - это к фальшивому сочувствию, фальшивому интересу к тому, что для меня важно, к средоточию моей жизни. Ваш господин прокурор тоже хотел узнать что-то о Миролюбове, но для этого он притворно расспрашивал меня, притворно сочувствовал и нагромоздил ворох лжи! Я не прощаю такого!"
Ее удивило, что в глазах Орлова мелькнуло понимание, и он кивнул.
"Но как же ваши дети? Вы же мать! Разве ради детей мы не обязаны пожертвовать всем?"
Теперь ей казалось, что Орлов дрожит. На нем лица не было. Таким она его еще не видела. Он думает о своем сыне?
"На это я скажу вам вот что. Взгляните! - Юлия почти бросила ему телеграмму мужа. - Он сам себя загнал в ловушку этим письмом! Я добьюсь этого наследства, как угодно, теперь для меня это втройне важно! И дети будут со мной!"
Ей показалось, что Орлов вновь посмотрел на нее с уважением.
"Но вот что я скажу еще. У меня есть двое детей, дочь и сын. Сына, кстати, зовут Владимиром."
Орлов пошатнулся, схватившись за стол, и прикрыл глаза.
"Сын пробьет себе дорогу - он мужчина. Но моя дочь! Именно ради нее я делаю это! Чтобы пробить ей путь! И многим другим женщинам тоже! Чтобы показать, что им не обязательно идти той дорогой, которая для меня стала клеткой!"
Орлов смотрел на нее затравленными глазами. Может ли это быть? Или ей мерещится? Юлия постаралась взять себя в руки.
"Я постараюсь увидеть того человека," - сухо сказала она и вышла.
(Да, постараюсь. Только не для того, для чего вы думаете, господин полковник.)