Фанфик по "Квентину Дорварду"

[hinnis]

Написан для того, чтобы дать выход определенным воспоминаниям, а также эмоциям, включая недостаток исторических ролевых игр в организме.


Тиль Ветцвейлер по прозванию ле Глорье, шут герцога Бургундского, был не совсем обычным шутом.

Это был фламандский дворянин, из старинного и очень многочисленного (и вероятно, поэтому небогатого) рода. Еще подростком, поняв, что при множестве старших братьев нужно брать судьбу в свои руки, он ушел из дому.

Куда его только не заносило. Говорили, что он побывал и в Англии, и в землях польских и венгерских, и чуть ли не у московитов. Что участвовал во множестве поединков и сражений (и вправду, оружием он владел ловко, так что мог бы дать фору многим рыцарям). Говорили, что он чуть было не оказался посвящен в рыцари, но из-за какой-то истории с некой графиней это не состоялось. Говорили, что несколько лет он прожил в каком-то монастыре, где научился читать и писать и прочел столько книг, сколько не всякий граф видал в своей жизни (и вправду, он умел читать и писать). И еще рассказывали про него, что где-то на дороге напали на него разбойники, и хотя он ловко и храбро защищался, но перевес в их числе был таков, что он был изранен и избит до полусмерти. И разбойники хотели бросить его на дороге, но их предводитель, восхищенный храбростью путника, велел забрать его вместе со своими раненными и перевязать. И когда Ветцвейлер пришел в сознание, тот сказал ему:

- Мы тебя выходили и спасли. Если встанешь на ноги, оставайся с нами! Такой товарищ, как ты, ценен в любом отряде.

Но Ветцвейлер воскликнул с презрением:

- Стать разбойником и грабителем! Да скорее я стану шутом!

И будто бы поймал его разбойник на слове, и привел жившего в лесу святого отшельника, и заставил молодого путешественника дать обет - если хочет он остаться в живых и быть отпущенным на волю, то должен сменить свой меч и лук на шутовской колпак и погремушку. И во исполнение обета отправился тогда Ветцвейлер к герцогу Бургундскому, в чьих владениях он находился, рассудив, что если уж выбирать долю шута, то как можно выше. И пришел он смело прямо к герцогу, предложив ему свою службу. Герцогу Карлу понравились его рост и крепкое сложение, его уверенность и смелость, да и оружие молодцу явно было не в новинку, и он предложил юноше послужить в его страже. Но отказался молодой Ветцвейлер, заявив, что желает быть герцогским шутом. И стал служить ему и развлекать герцога, будучи всегда веселым, бодрым и язвительным. И его язык не щадил ни его врагов, ни друзей, ни самого герцога. И никогда не боялся он ничьего гнева, и вообще ничего на свете не боялся. И кроме того, он ездил с герцогом и на охоту, и даже в сражения, и говорили, будто бы даже не раз он спасал жизнь Карлу Бургундскому.
Правда все это или нет, никто наверняка не знал. Потому что рассказы о жизни шута все слышали только от него самого. А в этих рассказах, как и во многих других историях, которыми шут потешал двор, правда была так перепутана с вымыслом, что отличить их было невозможно.
Известно было только то, что к началу нашей истории шут по прозвищу ле Глорье уже лет пять как жил при Бургундском дворе. И было ему к тому времени, вероятно, от двадцати шести до тридцати лет - более точно никто возрастом шута и не интересовался.

Изабель д'Аджанси была сиротой, единственной дочерью одного из знатных рыцарей герцога Бургундского. По закону он принял опеку над ней и ее землями до тех пор, пока не выдаст ее замуж. Она жила при герцогском дворе в Перонне под опекой то старой герцогини, вдовы покойного Людовика Бургундского, то графини Кревкер, то графини Божоле. И было ей к началу нашего рассказа неполных шестнадцать лет, а шестнадцать должно было минуть в Николин день. Вот это было известно точно, потому что рождение высокородных девиц записано в церковных книгах, и должно было герцогу знать, когда его подопечная войдет в брачный возраст.
Изабель была девушкой не совсем обычной для своего времени. А вернее, совсем необычной. Ее отец, рыцарь храбрый и доблестный, любил, однако же, книги, и читал свободно по-латински и даже по-гречески. Герцог Карл даже дружески пенял ему, что книга ему интереснее, чем охота, хоть то было и не совсем верно. Такими же образованными д'Аджанси хотел сделать и своих сыновей, но только они что-то все не рождались. Зато подрастала смышленая дочь, и поразмыслив, рыцарь взял монаха, чтобы тот учил Изабель читать. Сам же он даже переводил на французский старинные греческие трагедии и трактаты философов. Как раз немного не докончил Платона - началась очередная стычка с Францией, и Аджанси был убит. Жена его умерла менее чем за год до него. Он еще размышлял, на ком жениться снова, может, Бог пошлет сыновей, да вот не вышло.
Так и оказалась тринадцатилетняя Изабель при бургундском дворе. И при всей ее неопытности и незнании жизни была она образованна куда лучше, чем большинство дам при дворе, и ум ее был живее и быстрее. И порой даже вмешивалась она в разговоры или отвечала охотно на остроты шута. Старая герцогиня строго пеняла ей и внушала, как должна себя вести девушка из благородной семьи. Но от ее наставлений толку было немного, потому что герцог относился к Изабель очень снисходительно. Его забавляло ее поведение, и смотрел он на нее, как на милое и непосредственное дитя. Кем она в ту пору и была.
К пятнадцати годам Изабель подросла. У нее было миловидное округлое личико, еще полудетское, но было видно, что вскоре оно удлинится и станет красивым. Темные же глазки, темные бархатистые брови, красиво изогнутые, и почти черные волосы, говорившие об аквитанской крови, составляли контраст с белой кожей, заставляя взгляд останавливаться на ее лице. Была она роста невысокого, с фигуркой, не обладавшей чем-либо, потрясавшим воображение мужчин, но и без каких-либо изъянов.
Как и весь бургундский двор, Изабелла с радостью сопровождала герцога на охоту. Верхом она ездила с самого детства, вместе с отцом, на лошади держалась отлично и считала себя прекрасной наездницей.
Тот сентябрьский день выдался таким ясным, доезжачие еще с ночи дали знать о поднятых кабанах и оленях, и Карл отложил все докучливые дела и выехал на охоту.
Вскоре подняли лань. Собаки мчались вперед, охотники спешили за ними, состязаясь в ловкости, большинство дам, однако, не соперничали с мужчинами, кто из страха перед быстрой ездой, а кто из женского разумения - нельзя же женщине показать мужчине, что в упражнениях ловкости и силы она в чем-то лучше него. Но юную Изабель не смущало ни первое, ни второе. Радостно погоняла она свою лошадь, опережая дам. И когда герцог, обернувшись на отставших, крикнул: "Догоняйте!" и помчался вперед, Изабель заметила, что передовые охотники описывают по лесу широкую дугу. Верхом она ездила ловко, не боялась ни неровной почвы в лесу, ни препятствий в виде кустарника и поваленных стволов, и решила срезать дорогу и удивить герцога, выскочив из лесу ему наперерез. Она повернула коня и поскакала напрямик туда, где слышался вдали лай собак, тем паче, что лес в той стороне светлел.
Внезапно лес и вправду кончился, и оказалось, что путь Изабеллы, если она хотела продолжать его, лежит краем огромного оврага. Это ее не смутило. Страха она не знала. Она направила свою лошадь прямо вдоль оврага, тем более, что деревьев там почти не росло, и можно было скакать быстрее. И тут край оврага дрогнул и стронулся оползнем...
Изабелла даже не поняла, что происходит, когда почувствовала, что земля проваливается под ее конем. Ее спасло дамское седло и то, что скакала она левым краем оврага - иначе она свалилась бы в пропасть вместе с несчастной лошадью. С инстинктом хорошей наездницы она высвободила ногу из стремени и попыталась спрыгнуть. И это ей почти удалось, да только прыгать было уже некуда - и Изабелла повисла, вцепившись в траву и какие-то кустики на самом краю оврага. Вниз она посмотреть не могла, но страшное ржание и жалобный крик ее лошадки, и далекий удар и плеск подсказали ей, что хорошего ждать нечего.
Изабелла всем телом вжалась в осыпающуюся землю и закричала. Она не знала, придет ли кто-то ей на помощь. Она сама оторвалась от других охотников, все они объехали страшный овраг далеко стороной. К тому же она боялась кричать слишком громко, понимая, что от любых сотрясений тела ее нетвердая опора может поехать вниз. Она закрыла глаза и стала читать молитву.
И тут послышался стук копыт.
Глорье хорошо знал этот овраг. Он остановил свою лошадь под деревьями, и вместо того, чтобы со всех ног броситься на помощь девушке, за несколько ярдов до нее он лег на землю и пополз, чутко ощупывая при этом почву. Добравшись до нее, он как можно лучше уперся в землю ногами и сперва схватил ее за одну руку.
- Не шевелитесь! - громко приказал он.
Изабелла и сама понимала это. Осторожно, медленно, он тащил девушку из пропасти, и если бы не его сила и ловкость, оба они могли бы погибнуть под новым оползнем. Но вот Изабелла уже ощутила, что ее тело, а затем и ноги оказались на ровной поверхности, потом ее потянули быстрее и быстрее, а затем на ее лицо упала тень деревьев, а ее спаситель поднялся и бережно перевернул ее на спину. Тут Изабелла вздохнула и лишилась чувств.
Глорье оглянулся вокруг и прислушался. Звук рогов доносился уже совсем издалека. Пожав плечами и усмехнувшись про себя, он подошел к своей лошади, вынул из заседельной сумки две фляги - с водой и вином - и вернулся к девушке.
Он осторожно побрызгал водой ей в лицо. Будь это кто другой, он бы прежде всего попробовал привести страдальца в чувство парой несильных пощечин. Но с этой юной девушкой, чье побледневшее личико сейчас казалось совсем ангельским, а темные брови и волосы по контрасту с ним смотрелись еще чернее, как у Белоснежки в сказке, ему почему-то очень не хотелось так поступать. Он осторожно приложил пальцы к ее шее - жилка билась ровно и сильно. Тогда он растянул полу своего плаща и стал обмахивать ее.
Изабелла открыла глаза и чуть слышно застонала.
- Все хорошо, - произнес над ней звучный мужской голос, знакомый и какой-то незнакомый одновременно. - Все хорошо, сеньора, вы в безопасности.
Взгляд Изабеллы, становясь все более осмысленным, натолкнулся на хорошо знакомое лицо придворного шута. Ах вот, почему его голос показался ей незнакомым! Она еще никогда не слышала, чтобы он говорил так мягко, без малейшей насмешки.
- Выпейте, - продолжал Глорье, поднося к нее губам фляжку с вином. Изабелла попробовала привстать, но тут же почувствовала, насколько она разбита страхом и своими невероятными усилиями удержаться на краю пропасти. Глорье осторожно обхватил ее вокруг спины и помог приподняться. Она прислонилась к его плечу - такому твердому, надежному - и сделала глоток из фляги. Закашлялась. Капля вина скользнула по ее подбородку. В этот миг Глорье подумал, что будь сейчас перед ним не знатная дама, он бы стер эту каплю губами. И сам себе удивился, откуда такие мысли. Мало того, что она - благородная дама, так она же еще совсем ребенок.
Вскоре Изабелле стало лучше. Глорье помог ей подняться и повел к своей лошади.
- А моя лошадка! - воскликнула она.
Глорье передернул плечами.
- Радуйтесь, что вы сами спаслись, сеньора.
- Это вы спасли меня! Я не могу выразить, как благодарна вам, сеньор Ветцвейлер! Вы спасли мне жизнь! Я никогда не забуду этого! Вы могли сами погибнуть.
Глорье вновь превратился в придворного шута.
- Шутам и дуракам обеспечен вход в рай, сеньора, так что не стоит благодарности. И не зовите меня сеньором. Кличьте Глорье или, если хотите, Тиль.
- Нет, я так не хочу, - заупрямилась Изабелла. - Вы не менее благородны, чем все рыцари и графы при дворе! И я не могу звать вас по имени, потому что вы же не станете звать по имени меня! И вы заслужили мою самую горячую благодарность!
- Служить, сеньора, это мое занятие в жизни. - Но посмотрев ей в лицо, Глорье несколько смягчился. - Если вы хотите отблагодарить меня, сеньора, выполните мою просьбу. - И прочтя на лице девушки самое горячее согласие выполнить любую просьбу ее спасителя, докончил: - Не рассказывайте никому об этом происшествии.
Изабелла была потрясена.
- Но почему? Почему? Вы... вы же совершили настоящий рыцарский подвиг! И герцог, мой опекун, будет благодарен вам...
- А двор будет насмехаться. Подумайте, какой мишенью для шуток вы станете, и надолго. Шут спас вам жизнь!
- Глупости! Ну и пусть!
- Я не хочу этого, - сказал он уже серьезно. - Пусть это останется между нами, пусть насмешка не коснется того, над чем я не хочу, чтобы смеялись. - И он докончил жестко: - Насмешки меня не задевают, потому что я сам выбираю, над чем смеяться!
- Хорошо, - запинаясь, проговорила Изабелла. - Мне кажется, я поняла вас. Пусть благодарность вам останется в моем сердце. Но как это несправедливо! Как люди вообще смеют насмехаться над таким...
- Придет пора, и Зевс надменный унизится, - иронически продекламировал Глорье. Но едва он успел договорить, как Изабелла подхватила:
- Так пусть теперь сидит он, надеяся на свой разящий гром!
- Вы читали Эсхила, сеньора? - удивился Глорье.
- Да! - с вызовом ответила Изабелла.
- Это редкость для дамы.
- И редкость для шута.
- А вот для шута как раз нет. Разумеется, если это шут при высоком дворе. Впрочем, - Глорье оборвал сам себя, - нам лучше поехать. Вы сможете сесть на лошадь?
- Думаю, что теперь смогу. А как же вы?
- Я поведу ее под уздцы. У меня норовистый конь. Это не ваша смирная бедолага.
- Лизетт не была смирной. - лицо Изабеллы омрачилось вновь. - Я умею управляться с норовистыми лошадьми. Со смирными скучно.
Глорье, вздернув бровь, посмотрел на девушку с насмешливым уважением.
- Но вы не сможете крепко сидеть по-дамски в мужском седле.
- Да, я сяду по-мужски. Я умею. Только укоротите мне стремена, пожалуйста.
Убедившись, что Изабелла крепко сидит в седле, Глорье изменил первоначальный план.
- Поезжайте, только осторожно. А я просто выйду на дорогу и встречу повозки с провизией. И доберусь с ними, если у них не найдется запасной лошади. А вы скажите, что ваша лошадь сбросила вас и убежала, и я отдал вам свою.
Изабелла возмущенно вздернула подбородок. Но прежде, чем она успела что-либо сказать, Глорье поправился: - Ладно, ладно. Захромала.
Изабелла улыбнулась.
- Еще раз благодарю вас от всего сердца, синьор Ветцвейлер. - Казалось, ей доставляет удовольствие упрямо звать его так. - Прощайте! - И она протянула ему свою маленькую нежную ручку, правда, сейчас испачканную в земле.
Глорье прикоснулся губами к ее руке со странным чувством. Чтобы скрыть его, он снова пошутил:
- И больше не ищите своих собственных дорог, сеньора! Те, которыми идут все, надежнее. А то ведь рядом может и не оказаться благородного рыцаря. И даже шута.
- Отлично обойдусь без благородных рыцарей, - шутливо отпарировала Изабелла. - А вот на дружбу шута я могу теперь надеяться, правда?
- К вашим услугам, сеньора, - Глорье, прижав руку к груди, отвесил самый шутовской поклон, но она поняла его - он будет отныне хоть немножко смотреть на нее, как на друга.

И так и случилось.
Изабелла все смелее, все более охотно вступала в перепалку с Глорье на пирах и праздниках, где дозволялось присутствовать дамам. И ей это удавалось с блеском. Герцог хохотал до упаду. Но Глорье никогда не позволял себе с Изабеллой таких ядовитых шуток, какие были у него в ходу для мужчин. Впрочем, он со всеми дамами, когда ему доводилось вести речь о них, держался куртуазнее, чем с кавалерами - иного и не потерпели бы при дворе. Но и Изабелла не давала воли своему острому язычку в отношении своего друга, а вот касательно всех других - дело иное... Глорье словно шутливо ставил себя на ногу рыцаря, служащего этой даме, не всерьез, а ради забавы. И всем это был забавно, кроме разве что почтенных матрон. И чем ближе было шестнадцатилетие Изабеллы, чем больше меняли проходившие недели и месяцы фигуру и лицо девушки, тем больше хмурилась старая герцогиня на ее перепалки с шутом...
Но Изабелла и Глорье не только состязались в остроумии. Встречаясь порой в замке - кто же обращает внимание на шута - они говорили о книгах, которые они читали. Глорье приносил ей некоторые книги из библиотеки герцога - сам герцог, в отличие от своего шута, давно забыл туда дорогу, да и подобные просьбы Изабеллы несказанно удивили бы его светлость. Изабелла все больше поверяла Ветцвейлеру свои мысли, все чаще спрашивала его совета. И никогда не сомневалась, что даваемые им советы исходят от самого искреннего друга.
Что же до Глорье, он оставался и с ней всегда тем же - остроумным, слегка насмешливым, но в целом добрым к ней, как отец к милому ребенку, как учитель к любимому ученику...
Так шли месяцы. Так пролетел год и пошел второй.
- Сын мой, Карл, - сказала старая герцогиня. - Вы не замечаете, что наша юная сеньора Аджанси, что находится под вашей законной опекой, уже достаточно подросла. К ближайшему Рождеству ей уж исполнится семнадцать. Пора, пора найти ей достойного супруга.
- Изабель? - удивился герцог. - А ведь и правда! Я все смотрю на нее, как на ребенка, она такое милое дитя. Вы правы, матушка, я подумаю. - И так как герцогиня внимательно смотрела на него, он добавил: - Вы бы желали кого-то предложить?
- Я думаю, сын мой, - торжественно сказала герцогиня, - что вам пора отплатить дому Божоле хорошим браком. У Изабеллы очень недурные земли, да и сама она такова, что удовлетворит самого взыскательного мужчину.
- Бьюсь об заклад, матушка, что графиня Констанция говорила с вами! - смеясь, отозвался герцог. - Эта почтенная воительница своей выгоды не упустит. Ну что ж, я не возражаю. Только кто? Грийон или Эмберкур?
- Твой любимчик Эмберкур слишком легкомыслен, пусть сперва остепенится, - возразила герцогиня. - Граф Грийон будет куда лучшим мужем для юной девушки, так нуждающейся в наставлениях. Он вдовец, достойный сеньор, с твердыми убеждениями, который не поддастся женским уловкам и сможет руководить женой.
- Правда, он старше ее почти на двадцать лет, - задумчиво заметил герцог.
- Что как раз и хорошо! Граф совсем не стар, он в самом расцвете и полон сил.
- Хорошо, хорошо, матушка, - ответил герцог, которому совсем не хотелось продолжать этот спор, так как, в сущности, возражений у него не было. - Пусть будет по-вашему. Я сегодня же переговорю с графом и затем объявлю нашу волю Изабелле.
Напевая, Изабелла возвращалась из сада с охапкой поздних осенних роз, сопровождаемая своей самой доверенной служанкой Мартой. С ней Изабелла даже позволяла себе иногда делать вид, что она забывает свой сан, и болтала с ней, как с подругой. Марта была очень смышленой девушкой. А незамужние благородные дамы редко появлялись при дворе, да и молодых замужних было немного, и почти все они были очень ограниченны, с ними можно было вести только самые пустые, поверхностные разговоры.
В этот раз темой для подтрунивания Изабеллы над ее камеристкой стало замужество.
- А в самом деле, Марта, - продолжала она разговор, видно, начатый в саду. - Отчего бы мне не найти тебе достойного мужа? Ты ведь выйдешь, за кого я прикажу, не так ли? Например, за горбатого Пьера?
- Смилуйтесь, госпожа! - умоляла Марта, делая вид, что страшно испугана, в то время как глаза ее лукаво блестели, говоря о том, что она вовсе не верит в угрозы своей сеньоры. - Только не горбатого Пьера! Подумайте - он согнут как колесо, а я прямая, как ось, если соединить - что получится? Тогда придется мне найти еще горбатого любовника и выйдет повозка!
- Фу, Марта, что ты говоришь! Ну тогда Матье ле Дэн, оруженосец графа Эберкура. Чем не муж?
- А тот наоборот, длинен и тощ, как майский шест, и вечно держится так, будто проглотил двуручный меч! Хорош супруг! Если я захочу его поцеловать, мне придется вставать на скамью, так как склониться он явно не может!
- Ну, не знаю, Марта, кого тебе еще предложить! И тот тебе не гож, и у этого дурная фигура. Да у кого ж она хороша, по-твоему?
Марта задумалась.
- Да уж как ни ищи, сеньора, а в Пероннском замке не найдешь никого, кто был бы так сложен, как ле Глорье. Вот уж мужчина так мужчина! И одеться умеет, щеголь, красавчик!
- Ну, это ты брось, - внезапно нахмурилась Изабелла. - О нем не думай.
- Отчего же, моя сеньора?
- Да оттого... - Изабелла запнулась, сама не зная, что хочет сказать. - Не ровня он тебе, вот! Он образованный...
- Да разве жена должна быть равной мужу в образованности, сеньора! - рассмеялась Марта, не замечая посерьезневшего лица своей госпожи. - Не ее это дело. Для обязанностей жены учености не нужно, уж поверьте мне.
Неизвестно, что сказала бы Изабелла на это, но тут они дошли до дверей ее покоев, которые поспешно распахнул перед ними слуга, и в передней она увидела одного из молодых придворных герцога, который низко поклонился ей.
- Сеньора, его светлость, наш государь, посылает за вами.
- Поставь цветы в моей спальне, Марта, - приказала Изабелла, отдавая камеристке букет. Мимоходом глянув в небольшое серебряное зеркало, стоявшее на ее туалете, она поправила волосы и поспешила на зов герцога.
Карл Бургундский ждал ее не в своих покоях, как она думала, а в малой зале совета. С ним рядом сидела герцогиня. Это было так необычно, что Изабелла слегка испугалась, подумав сразу: "Что же я могла натворить?"
- Возлюбленная дочь наша, - торжественно, как он никогда раньше не разговаривал с ней, заговорил герцог. - Мы, герцогиня и я, печемся о вашем благополучии. Ныне вы уже не дитя, и мы объявляем, что исполняя наш долг, нашли вам достойного супруга.
Изабелла не верила своим ушам. Ей казалось, что все это происходит не с ней. Супруга? Вот так внезапно? Нет, она знала, что когда-нибудь такое произойдет, но не сейчас же. Вот только что - солнце, цветы, шутки с Мартой... да, они часто шутили на тему замужества, но...
- Это граф Франсуа де Грийон, - продолжал герцог.
Изабелла молчала. Мысли теснились, обгоняя друг друга. Ни воспитание, ни ее живой ум сейчас не могли помочь ей. Она не знала, что сказать.
- Поблагодарите его светлость, дочь моя, - сказала герцогиня. - И идите к себе. О приготовлениях к свадьбе я поговорю с вами позднее.
И Изабелла поцеловала руки герцогу и герцогине и ушла к себе.
Сопровождаемая пажом, она шла, не видя, куда идет. Если бы не паж, возможно, не нашла бы дорогу и заблудилась. Ну и хорошо! Шла бы, шла, пока не дошла до той самой пропасти, где год назад погибла ее лошадка Лизетта...
Да что с ней? Разве не знала она, что ее выдадут замуж, рано или поздно? И не такая она важная особа, чтобы в честь нее устраивать турниры с борьбой за ее руку. Да и не нужны ей никакие турниры и никакие рыцари! А кто же ей нужен?
И внезапно она остановилась, поняв это.
В свои покои Изабелла вошла, как во сне. Села в своей спальне перед букетом цветов, заботливо поставленных Мартой в большую брабантскую вазу. Поговорить с ним, как можно скорее. Но как, где? Скоро позовут к ужину, сегодня малый пир. После ужина? Но как сговориться с ним? Да, можно же написать записку и тайком отдать ее. Как в романе. "В романе!" Изабелла горько усмехнулась.
Тут только Изабелла поняла, что значит - желать сделать что-то тайком. Прежде, если она желала написать письмо, она обыкновенно говорила служанке: "Подай мне перо и чернила". Но теперь ей не хотелось доверяться даже Марте. И как назло, служанки что-то приносили, уносили, все время мешали ей, а Изабелла даже боялась потребовать оставить ее одну. Ей казалось, что кругом шпионы.
Наконец, ей удалось ненадолго остаться одной и быстро написать на клочке бумаги несколько слов: "Мне необходимо поговорить с вами".
На ужине Изабелла сидела на своем месте рядом со старой графиней де Кревкер, спрятав бумажку в рукаве. Глорье, как всегда, расхаживал вокруг стола, бросая острые фразы то одному, то другому, от третьего ожидая, чтобы он сам обратился к нему. Наконец он дошел и до нее, пошутил насчет цвета ее черного платья. Но Изабелле казалось, что все на нее смотрят. Она не знала, как отдать записку, не решалась на это, наконец, делая вид, что шутит, лукаво улыбаясь, и отвернувшись как можно дальше от своей соседки, прошептала: "Мне очень нужно поговорить с вами!".
Глорье своей танцующей походкой продолжил, как ни в чем не бывало, ходить по зале. Но через некоторое время, снова оказавшись подле Изабеллы, он ухитрился так ловко задеть прибор рыцаря, сидящего рядом со старой графиней, что пока они двое состязались в извинениях, он прошел мимо Изабеллы и незаметно шепнул: "Приходите в часовню, в правую исповедальню".
Изабелла едва могла дождаться конца ужина. Набросив вуаль и сказав Марте, что идет помолиться, она проскользнула в пустую церковь, через высокие окна которой падали косые лучи заходящего солнца, проскользнула в правую исповедальню и закрыла за собой дверь, задернув черные занавески.
Вскоре послышались легкие шаги, и Глорье опустился на скамью для кающегося, придвинув лицо к окошку исповедальни.
- Что угодно моей синьоре? - спросил он так, как умел только он - и насмешливо, как подобает шуту, но при этом дружески, и с легкой почтительностью.
- Я хотела рассказать вам... Сегодня герцог объявил, что намерен выдать меня замуж.
Лицо Глорье не изменилось, но она так хорошо изучила его, и сейчас наблюдала за ним так внимательно, и ей показалось, что что-то дрогнуло в его глазах.
- Не сомневаюсь, что это должен быть весьма достойный сеньор, - насмешки стало больше, а дружелюбия - меньше.
- Граф Грийон.
Глорье изогнул бровь.
- Так оно и есть.
Чувствуя, что еще немного, и ей изменит мужество, Изабелла быстро и горячо заговорила:
- Но я не хочу быть его супругой! Мне даже подумать об этом отвратительно! Это все равно что выйти за статую из церкви! Он не видит меня. Я хочу сказать, ему все равно, кто я. Я сама, без моего происхождения и состояния. Я его не хочу! И кроме того...
Выражение лица Глорье сейчас было трудно истолковать. Он слишком привык скрывать свои мысли. Но все же к ней он относился иначе, чем к кому-либо другому, и она это знала. Он уже не насмехался, в его голосе опять было дружелюбие. С едва заметной горечью.
- И кроме того, есть, вероятно, кто-то, кого бы вы желали избрать себе в супруги сами?
Изабелла не ответила, но только склонила голову и вздохнула.
- И он мог бы стать вашим мужем? Он равен вам по положению? И не женат?
- Он не женат, - ответила Изабелла. - Что до положения... хотя тут нет чего-либо непреодолимого...
Глорье кивнул. Сейчас его лицо снова стало лицом шута. Или почти.
- И вы хотели, чтобы я нашел способ сообщить ему о вашем желании?
Изабелла ответила не сразу. Но потом, вздохнув, она решительно произнесла:
- Да! Я хотела бы, чтобы он узнал об этом!
- Ну что ж, сеньора, я попробую оказать вам эту услугу. Как его имя?
Изабелла молчала, глядя прямо на него в окошко исповедальни. Последний луч солнца косо падал на подсвечники над его головой, и в отсветах от позолоченной меди лицо Глорье казалось золотым.
- А вы не догадываетесь? - тихо сказала Изабелла.
Но нет, Глорье еще не догадывался. Он резко покачал головой.
- Вы хорошо храните свои тайны. Так как его имя?
- Кто смел, умен и благороден? Кто видит во мне меня, мой ум, мою душу? Кто спас мне жизнь? - С каждым словом лицо Глорье менялось. - Вы не догадываетесь?
Глорье резко встал.
- Нет, - бросил он жестко. - Я не догадываюсь и не хочу догадываться. - И поглядев в ее несчастное лицо, добавил уже чуть мягче: - Вы ничего не говорили сеньора, а я ничего не слышал. Забудьте об этом.
И он повернулся, чтобы уйти.
Изабелла поспешно распахнула дверцу исповедальни.
- Нет, сеньор Ветцвейлер. Прошу вас, подождите! Умоляю!
- Нет, - резко ответил он, и зашагав к дверям церкви, бросил: - Прощайте!
Изабелле показалось, что ее ударили. Ее и так била дрожь, а тут ноги ее подкосились, слезы хлынули градом.
- Нет! Нет! Постойте! Умоляю!
И рыдая, она упала ничком на каменный пол.
Сквозь рыдания она услышала приближающиеся быстрые шаги - Глорье все-таки вернулся и поднял ее.
- Ну, сеньора, успокойтесь же. Успокойтесь. Вы же не хотите, чтобы нас с вами так застали.
Еле держась на ногах, Изабелла шагнула назад в исповедальню и с силой потянула его за рукав. Быстро оглянувшись, Глорье вошел следом за ней, прикрыв дверцу. Места почти не было, и подчиняясь ей, он сел подле нее на скамью для священника, стараясь не прикасаться к девушке. Но это не очень хорошо получалось, хотя они оба были худощавы и смогли сесть рядом.
- Тише, тише. - Теперь это снова был голос друга, которому она весь этот год поверяла свои мысли. - Ну, не нужно так. Герцог вам как отец. Если вам так неприятен этот жених, вы сказали ему об этом?
- Что я могла сказать? - еще продолжая всхлипывать, ответила Изабелла. - У него есть титул и земли. Конечно, он уже стар, но не слишком. У него нет явных физических изъянов. Он не негодяй, не разбойник. Хотя как он разговаривает со своими оруженосцами и слугами, да и с дамами, если только они не графини... меня просто оторопь берет, как будто они пустое место...
- Да ведь почти все так разговаривают со слугами, дитя мое.
- Вот именно! А что я не люблю его... герцог скажет, что это бредни, и все так вступают в брак. Он не станет меня слушать.
- Потому что вправду все так вступают в брак.
- Не все! И я не хочу так! И тем паче, когда есть другой человек...
- Не повторяйте этого, - сказал Глорье уже строже. - Это ваша фантазия, волнение...
- Фантазия? Да знаете ли вы, да осознаете ли, что я уже год как люблю вас! Больше года! С тех пор, как вы спасли мне жизнь! Как вы стали говорить со мной, как с равной! Вы видели во мне меня, вы видели внутри тела мою душу, а граф... ему нужна просто оболочка под названием "супруга"... Я люблю вас!
Резко отвернувшись от нее, Глорье произнес:
- Дурак! Болван! Идиот! - при этом с силой ударяясь головой о резную стенку исповедальни.
- Что вы делаете? - вскричала Изабелла, и поспешно вскочив, попыталась подставить ему руку и смягчить удар. Увы, ее нежные пальчики оказались как раз между рамой окошка и твердым лбом шута. От боли Изабелла шумно вдохнула и снова заплакала.
Глорье поспешно взял ее ручку, поцеловал пальцы и подул на них, словно ребенку, и стал нежно гладить. Девушка еще всхлипывала.
- Какой же я дурак! Какой дурак! - сказал он уже мягко. - Как же я не подумал о том, что могу принести вред вашему сердцу, ранить вас! Я должен был понять! Но я был так уверен, что вот эта одежда, - он кивнул на свой костюм, - защитит любую даму от чего-то подобного.
- А мне все равно, какая на вас одежда, - всхлипывала Изабелла. - Я ведь тоже видела в вас душу. Я же еще тогда, в лесу, сказала вам, что вы благородны не меньше, чем все эти рыцари и бароны, а то и больше! Вы никогда не сделали ничего дурного, неблагородного, подлого! Никогда! Только высмеивали напыщенных, глупых... А все они... Каковы они! Возьмите почти любого... Я хочу, чтобы вы... И ведь вы сами... Вы тоже... Скажите, вы же тоже...
- Не скажу, - решительно произнес Глорье. - И это невозможно, дитя мое.
- Почему невозможно? Ведь вы же дворянин!
- И шут. Вы только вообразите... Нет, я вижу, вы не можете даже представить, что это такое. Жена шута!
- Мне все равно!
- Это не все равно! - строго сказал Глорье. - Вы так говорите сейчас, но вы действительно не знаете, что это. Я - знаю. Я - представляю. Вы видите, какую толстую кожу мне пришлось отрастить? Видите, какую маску я ношу? Которая стала моим вторым лицом, я уж был уверен, что я таков и есть. Нет, эта доля не для вас. Шут еще мог бы жениться на какой-нибудь веселой хохотушке-служанке - это все воспримут, как должное. Они ровня. Если ее и ждут порой добродушные подтрунивания, они не ранят ее. Но вы - прекрасного происхождения, вы умны, образованны, вы так нежны и чувствительны. Такое положение убило бы вас. А я был бы подлецом и последним негодяем, если бы так поступил.
Изабелла притихла, слушая его.
- А если мы с вами уедем? Убежим вместе куда-нибудь, где ни вас, ни меня не знают?
- Как вы это себе представляете? И на что и как мы там будем жить? И... мир тесен, Изабелла.
Впервые он назвал ее по имени, и девушка вздрогнула.
- Сеньор... Тиль! Если бы меня сейчас попросили отдать душу, чтобы ваше положение изменилось, чтобы вы стали богаты и счастливы, я бы отдала ее не задумываясь,- произнесла она со слезами в глазах и в голосе.
- Нет, только не плачьте, дитя мое. Не плачьте.
В церкви темнело, а в исповедальне и подавно. Изабелла робко протянула руку и коснулась щеки Ветцвейлера, его шелковистой бородки. Ее лицо приближалось к нему, он хотел отодвинуться, но было некуда. И вот влажные и еще соленые от слез губы Изабеллы коснулись его щеки.
Сам не зная как, Ветцвейлер в ответ обхватил ее руками и стал быстро и нежно целовать мокрые щеки, лоб, губы. Изабелла отвечала ему. Он прижался к губам девушки, и тут в его глазах и в сознании потемнело. То, о чем он даже не позволял себе мечтать, внезапно обрушилось на него и закрутило.
Сколько времени прошло? Сколько мгновений, минут, часов? Когда к нему вернулось сознание, он понял, что сердце его стучит, как бешеное, одной рукой он крепко прижимал к себе девушку за талию, а другой гладил ее нежную шею и плечо, так как ее косынка куда-то слетела. Изабелла тоже обвивала его руками, притягивая к себе его голову, зарывшись пальчиками в волосы...
Он сумел сделать усилие и оторваться от нее, но только на один вздох. Потом их губы снова слились и снова потекла вечность за вечностью.
Наконец они пришли в себя. В исповедальне стало уже так темно, что он едва различал белое лицо Изабеллы, ее шею и верх груди в вырезе платья. Остальное тонуло во мраке.
- Пойдемте. Нам надо вернуться. Нас могут искать и обнаружить.
Изабелла только вздохнула.
- И это безумие...
- Нет, нет, - поспешно зашептала девушка. - Мы что-нибудь придумаем. Потом. Завтра. Не надо! Не говорите мне - сейчас! - что мы должны расстаться. Я никогда в жизни не была так счастлива! Пощадите меня! И себя тоже! Пощадите и себя, Тиль! Хотя бы сегодня!
Ветцвейлер толкнул дверцу исповедальни, и тут они поняли, что едва не задохнулись в этой маленькой конуре, сами не замечая этого. Холодный воздух церкви коснулся их лиц. Ветцвейлер встал и помог девушке выйти.
- Идите вперед, одна. Я пойду за вами на расстоянии и буду охранять и оберегать вас.
И я всегда буду охранять и оберегать вас, насколько смогу, подумал он, бросив взгляд на крест над алтарем. Только что я могу?
- Хорошо. И еще, Тиль... - Она обернулась, накидывая на голову вуаль. - Прошу вас, хотя бы сегодня ночью не думайте ни о чем плохом. Ни о каких препятствиях. Хотя бы до утра! Просто думайте обо мне! Обещайте!
Как она угадала, эта девочка, о чем он уже начал думать? Он кивнул. - Постараюсь.
Она послушно пошла быстрыми легкими шагами к дверям. Глорье повернулся к исповедальне, провел в полутьме рукой по скамье, по полу. Подобрал свою шапочку с шутовской красной полосой. Рука наткнулась на нежную ткань - косынку Изабеллы. Он поднял ее, и теперь не сомневаясь, что никаких улик не осталось, прикрыл дверь исповедальни. Хотел окликнуть девушку и отдать ей косынку, но она уже выходила из дверей, и он побоялся остановить ее, боясь нового прощания, боясь, что он и она могут не совладать с собой. Он спрятал косынку за пазуху ("Ну чисто рыцарь!", подумал он с усмешкой) и быстро зашагал за Изабеллой.
В замок они вернулись благополучно. Недалеко от боковой дверцы, к которой поспешила девушка, какая-то шумная группа слуг стала приглядываться к ней и отпускать замечания. Ветцвейлер уже подобрался и прибавил шагу, но они не остановили ее. А вот его заметили.
- А, сеньор шут! Выпейте с нами!
- Сеньор шут и так уже пьян!
- Не задерживайте его, его искал герцог.
Махнув им рукой, Ветцвейлер продолжил свой путь в замок на расстоянии от Изабеллы. Убедившись, что она благополучно проскользнула в свои покои, он отправился на поиски герцога. И тут только с тревогой понял, что с ним произошло за какие-то три часа. Он словно вернулся из иного мира, из мира грез и сновидений. Войдя в небольшую залу перед спальней герцога, где тот угощался на ночь с немногими друзьями, Ветцвейлер почувствовал, что смотрит на герцога как через толстое стекло, как будто кто-то из них реален, а кто-то - лишь дух.
- А, Глорье! - приветствовал его герцог. - Где ты был? Ты пьян?
- Как Бахус, ваша светлость, - сделав над собой усилие, ответил Ветцвейлер почти так же как всегда. - Клянусь святым Дионисием! Что мне еще оставалось, если так сложились звезды...
Он сам чувствовал, что пытался шутить слабо и несмешно, но к его изумлению, все присутствовавшие громко рассмеялись.
- Ну поглядите! - воскликнул герцог. - И шуту уже известно про историю со звездочетом!
- Шуты все узнают первыми, ваша светлость! - воскликнул Филипп.
- Ладно, ладно, иди спать, Глорье, - отсмеявшись, сказал герцог. - Отпускаю тебя на сегодня. В самом деле, отчего бы и шуту не принять чарку-другую...
Он что-то говорил еще, но Глорье не слышал его. Отвесив низкий иронический поклон и сделав пируэт (на это он был еще способен), он отправился в свою комнату, которая была совсем недалеко от покоев герцога (порой у его светлости была привычка звать шута ночью).
Закрыв за собой засов, Глорье, не зажигая огня, сбросил с себя дублет и бросился на кровать. Достав из-за пазухи косынку Изабеллы, он с насмешкой подумал, что сейчас, конечно, любой рыцарь из романа стал бы целовать предмет своей дамы, и что это очень глупо. Но тем временем его руки словно сами собой пропускали сквозь пальцы тонкую, нежную ткань, лаская ее, наслаждаясь прикосновением шелка. Затем он прижал ее к щеке, вдыхая чуть заметный аромат драгоценных масел - запах Изабеллы. И вновь сердце его забилось, а в голове стало мутиться.
Глорье уже много лет - тех лет, что он был шутом - занимался тем, что препарировал мысли и чувства других людей, подобно анатому, снимал с них внешнюю оболочку, разбирал их по косточкам. Он обещал Изабелле пока не думать о том, что будет завтра, но попытаться понять свои чувства он мог.
Ее уважение к нему, то, что она ценила его, считала равным себе, не слишком затронуло его душу. Он и так был уверен в себе, его мнение о себе было высоко. Уже много лет на него не могло повлиять то, что о нем думали всякие высокородные глупцы. Это он был выше их, он ничего не боялся, а они всегда боялись кого-то или чего-то. И его острого языка - почти всегда. И чье-то уважение для него значило мало. А то, что Изабелла была умна, то, что она видела ту его сторону, которую не видели другие, и видела в нем друга - для него уже давным-давно не было новостью.
Он ощущал некоторую жалость к ней. Пожалуй, даже довольно заметную. Бедная девочка, думал он. Она слишком нежна, слишком чувствительна и умна, вспыхнувшее чувство заставит ее страдать. И какой бы путь ее ни ждал дальше, страдать она будет.
Но к его изумлению, сильнее всего сейчас в нем была страсть. Он думал, что прекрасно управлял своими страстями, и хотя нередко испытывал желание к женщинам, но сами женщины для него мало что значили. И всегда он управлял своими желаниями, как псарь послушной сворой. А сейчас они сорвались с цепей и мчались, куда хотели, и обрести власть над ними больше не получалось.
Он желал ее так, как не желал в своей жизни никого. Стоило только вспомнить о прикосновениях Изабеллы в исповедальне, о той давней истории, когда он вытащил ее из пропасти, о том, как он изредка за эти месяцы подсаживал ее на лошадь или подал ей руку, когда она споткнулась тогда на лестнице... и... Будь она просто служанкой, даже там, в церкви, ей грозила бы опасность с его стороны. А окажись она случайно здесь, сейчас, так даже ее положение и происхождение не спасли бы ее. Губы его дрожали, и он был не в силах унять эту дрожь.
Что же это со мной, думал он. И как мне теперь победить это? Да что победить - хотя бы скрыть? Он так хотела, чтобы я сказал, что люблю ее. Возможно, ближе всего к этому я был, когда слушал ее исповедь. Вот там я чувствовал и восхищение, и нежность. И меня ранило - да, ведь ранило, не лги себе! - известие о том, что ее хотят выдать замуж за другого. Вот тогда я почти любил ее, именно так, как пишут в романах. А затем... Не зря девушек учат вести себя скромно и оберегать свою честь от малейших домогательств.
Но тут он остановился, понимая, что пытается переложить вину на юную и неопытную девушку, которая была так взволнована и в таком отчаянии. Нет, виноват только я сам, думал он. Но кто же знал, что такая броня, такая толстая кожа может дать трещину. Ему было так легко все эти годы, потому что ничто происходившее вокруг вправду не задевало его. Это не было притворством. И вдруг тот, прежний Глорье словно умер, а вместо него родился какой-то новый Ветцвейлер, которого он не знал и не помнил.
Может, это пройдет, думал он. И еще смутное неприятное чувство гнездилось на донышке души - что ставя на первое место страсть, он оскорбляет то, что Изабелла называет любовью, ту дружбу душ и разумов, что была между ними весь этот год. Он словно стыдился того, что это так мало трогало его в сравнении с объятиями девушки.
Может, мне просто нужно удовлетворить это желание, подумал он. Все равно, с кем. Пойти позвать сюда Марион. Наверняка она еще не спит. Но сама эта мысль тут же вызвала отвращение.
И тут раздался легкий стук в дверь.
Он замер. Стук повторился.
Подойдя к двери, Ветцвейлер отодвинул засов, приоткрыл дверь, и в комнату скользнула невысокая женская фигура. Оглянувшись по сторонам, она сбросила с головы мантилью.
Ветцвейлер настолько не ожидал увидеть Изабеллу, что подумал, будто ему мерещится.
- Тиль, - заговорила она сразу же. - Нам нужно решить, что делать. Когда я вернулась к себе, мне сказали, что пока я была в церкви, за мной уже дважды посылал герцог.
И за мной тоже, похолодев, подумал он.
- Он объявил мне, что обстоятельства политики, которые мне знать не должно, таковы, что мое венчание состоится через два дня.
И это первый раз за все годы, когда шут действительно не в курсе, что происходит, подумал он, вспомнив слова герцога. А именно теперь мне бы следовало быть в курсе.
- Я набралась смелости и сказала ему, что граф мне не нравится, и я не хочу быть его супругой, - продолжала Изабелла.
- А герцог? Рассердился?
- Даже не рассердился. Только усмехнулся и сказал: "Иди к себе, дитя. Ты меня слышала". Мои слова значили для него не больше чем жужжание мухи. Что нам делать, Тиль?
Ветцвейлер молча смотрел на нее. Он не хотел отдавать ее другому. Но он не хотел и бежать с ней, оставив двор герцога, бежать в неизвестность. А главное - он не хотел терять свою свободу. Нет, не от жены и детей, которых надо кормить. Свободу от любого зла, которое могло бы ранить его.
Изабелла, видно, почувствовала это. Она подошла к нему близко. Протянула руки. И он увидел, что под обширной мантильей на ней надета только тонкая рубашка.
- Что ты делаешь? Зачем? - еле выговорил он.
Затем руки Изабеллы обвились вокруг его шеи, и вихрь закружил его снова.
Сначала он еще пытался бороться. Но через несколько минут осознал, что они уже полулежат на его кровати, и он поспешно сбрасывает с себя одежду. Он пытался еще помнить о том, что она не так воспитана, что она дворянка, что ей все это непонятно и страшно, а затем - уже только о том, что перед ним девушка, у которой он первый, и надо быть бережнее.
Они лежали, медленно приходя в себя, сплетя руки и ноги так, как будто стали одним существом. Порой то он, то она ненадолго засыпали от изнеможения, но толком спать в эту ночь они не могли. Наконец за окном стало светать.
- Тебе надо вернуться назад, - с трудом выговорил он.
- Еще немного. Еще есть время, - сказала Изабелла, не споря с ним. - А ты усни.
Он и вправду уснул, обнимая ее. Изабелла тихо улыбалась, разглядывая его лицо, волосы, его крепкое худощавое тело - и шрамы на нем - шрамы от охоты, от драк, и от самых настоящих сражений. А потом уснула и она.
Солнце поднялось выше, и исчезновение Изабеллы было обнаружено.
- Где эта девчонка? - гремел герцог. - Ей что, хватило глупости попытаться куда-то сбежать после вчерашнего разговора? Немедленно найдите ее.
Изабеллу искали в покоях герцогини, в церкви, в саду.
- А Глорье что-то не видно, - заметил кто-то из придворных.
- Оставьте его, - добродушно отмахнулся герцог. - Он и так частенько спит до полудня, а вчера он воздал должное Бахусу. Пусть проспится.
Вот так комната шута стала единственной в замке, куда не достигали шум и суматоха, и где никто не пытался никого искать. А Изабелла и Ветцвейлер спали, пока солнце не поднялось совсем высоко. Затем кто-то шевельнулся первый, и они оба, открыв глаза, посмотрели друг на друга. Изабелла улыбнулась. Но Ветцвейлер не улыбнулся ей в ответ.
- Что? - воскликнул он, резко приподнимаясь. - Уже, должно быть, полдень! Тебя хватились!
- Ну и что? - спокойно ответила Изабелла. - Дело не в этом, а в том, что же будем делать мы с тобой.
Он молчал.
- Ты ведь не хочешь уезжать со мной. Не хочешь бежать далеко-далеко в чужие края, - сказала она на удивление спокойно и без горечи. - Я вижу. Тебе хорошо так, как сейчас.
- Было хорошо, - резко ответил он. - Тот придворный шут, которого ты знала раньше, умер. Я не знаю, сможет ли он воскреснуть. Но другой жизни я не знаю и не желаю.
- Если ты умер, то и я умерла, - ответила Изабелла. - Той девочки, что была вчера, совсем не знавшей жизни, тоже больше нет.
Ветцвейлер отворачивался, упорно не смотрел ей в глаза.
- Что ж, тогда я скажу, что делать, - продолжала Изабелла с рассудительностью взрослой опытной женщины. - Сейчас тебе надо сходить в мои покои, вызвать Марту. Она тайком принесет мне сюда платье. Потом ты придумаешь, как мне выйти отсюда и пройти в сад. Потом я открыто вернусь и скажу, что не спала всю ночь, встала чуть свет, размышляла, плакала и молилась в часовне...
- Тебя наверняка ищут в часовне, - прервал он.
- Сперва в часовне, а потом еще в дальнем конце сада. И скажу, что я все обдумала, и изъявлю покорность моему герцогу.
Он не поверил своим ушам.
- И что же?
- И видимо, обвенчаюсь с тем, с кем он велит, - ответила Изабелла. - Что ты так смотришь на меня? Ты не хочешь стать моим супругом. Но вчера я узнала, что это такое - быть в объятиях мужчины, которого действительно любишь всем сердцем. Я отдала то, что хотела, тому, кому хотела. И теперь мне будет легче. Теперь, наверно, я уже смогу исполнить свой долг. Ну, и если у меня вскоре будет дитя , то я буду надеяться, что...
Тиль с силой ударил себя по лбу.
- Да, ты пожалеешь, что не уехал со мной, - с какой-то удивительной и жестокой рассудительностью продолжала Изабелла. - Но потом. Когда-нибудь. И если уедешь, то тоже потом пожалеешь. Ничего не поделаешь. Что ж, давай поставим точку на этом.
И он оделся, и вышел, как она приказала. Он больше не был мудрым старшим другом девочки, он был любовником благородной дамы, а по положению - ее слугой. И вскоре он вернулся с вестью, что ей лучше и проще всего сейчас просто быстро пройти в свои покои, потому что там никого нет. Вернувшись к себе, Изабелла быстро накинула темное платье, намочила его подол и башмачки в тазе для умывания, скрутила в простой узел волосы, накрыв их мантильей, и опустилась на колени перед алтарем Мадонны, где и стояла до возвращения служанок. Она рассказала им заготовленную историю, и под причитания о бедной госпоже и о вреде утренней росы для здоровья позволила себя переодеть и причесать, что и было завершено как раз к тому времени, когда за ней пришли от герцога...