Хэлка
6 сентября.
читать дальше
Дорогая моя Алина, друг мой!
Цепляюсь за эти привычные нежные слова обращения к тебе, как утопающий за соломинку. Пока моя рука выводит их, мне на миг кажется все окружающее дурным сном, будто я снова в полку и далее буду описывать тебе какие-нибудь смешные глупости и нехитрые радости.
Увы, друг мой! Небо не внемлет жалобам смертных.
Батюшка наш позавчера скончался. Горе мое велико, но потрясти рассудок способно не оно, а то, что произошло это при таких необыкновенных и трагических обстоятельствах, которые мое перо отказывается описать.
Веришь ли ты, моя милая, что сейчас, покуда моя рука выводит эти строки, в самом нашем доме, прямо подо мной, сидят французы, и я слышу их громкие голоса и хохот?
В ужасный этот день мы с Сонею, как всегда, сидели подле батюшки. И тут вдали мы услышали шум, который стал все нарастать, и вскоре в нем стало можно различить удары копыт и гул человеческих голосов с чужою речью. Прибежал кто-то из дворни и закричал, что пришли французы.
Я забыла написать тебе, что в последние дни в нашем доме лежал раненый русский офицер, за коим мы ухаживали. Заслышав эти звуки уже неподалеку от нашего крыльца, он не теряя ни минуты открыл окно в столовой и выпрыгнул в него, как был, в одной рубашке (доктор как раз перевязывал его). Последнее, что он мне сказал: "Принесите мой мундир, он там, наверху". Я обещала, но стыжусь, тут же позабыла о своем обещании за всеми последующими событиями. Только после я стала вспоминать бегство Владимира Карловича и беспокоиться, подал ли ему кто-нибудь мундир, да и вообще, куда же он бежал в эту холодную осеннюю ночь.
Мы не успели спохватиться, как распахнулась дверь и прямо в нашу залу прошли несколько французских офицеров. Они сообщили нам, что их полк будет расквартирован в нашей деревне, офицеры же остановятся в барской усадьбе, и нашего согласия ни на то, ни на другое никто не спрашивает.
Не знаю, что бы мы делали, если бы не наш управляющий. Карл Иванович золотой человек, к тому же он швед по происхождению, что несколько меняет отношение к нему французов. Непрошеные гости наши, которых мы встретили со страхом, сразу потребовали выдачи им лошадей, а также домашнего скота, кур, и прочего на прокормление армии. Названное ими число показалось мне чудовищно огромным (хотя маменька и начала рано обучать меня хозяйствовать в имении, но в тот миг ужас владел мною), и я решила, что они сейчас отберут у нас все совершенно, и мы вместе с нашими крестьянами умрем с голоду. Но Карл Иванович говорил с ними спокойно, серьезно, тут же пошел и что-то выдал им, и они немного утихомирились.
Я набралась смелости и стала умолять их не останавливаться сейчас в нашем доме, а занять любые избы или хотя бы флигель. Я сразу подумала о том, как подействует их общество на батюшку и желала, как только лишь возможно, оградить его от этого. Пытаясь хоть как-то повлиять на них, я произнесла самые сильные слова, которые только могли прийти мне в голову, и мне казалось, что они должны подействовать: "Вы христианин?" Друг мой, я-то считала, что мой вопрос риторический, каково же было мое изумление, когда сперва один, а за ним второй из офицеров ответил мне: "Нет!" И более того, прибавили: "Мы вообще не верим в Бога".
Это было таким потрясением для меня, что я растерялась. Наши татары - мусульмане, у нас есть еврейские купцы и мастера, и нам доводилось слышать о язычниках, поклоняющихся странным богам на далеком севере и востоке нашей громадной страны или в других далеких странах. Но представить себе, чтобы европейцы, жители Франции, могли оказаться не христианами, я просто не могла. Дорогая Алина, мне показалось, что я встретила людей с Луны. Как говорить с ними? Как они смогут понять нас, а мы - их?
Но нужно было что-то делать дальше, и я попыталась спросить: "Вы дворянин?" По крайней мере один из них сказал: "Да".
Тогда я ради его чести дворянина попросила его пощадить несчастного старика. Они спросили, не воевал ли он против французов. Я заверила их в том, как стар наш батюшка, и поэтому он не бывал и не является их врагом. Но мне не удалось ничего добиться. Они сказали, что все равно остановятся у нас, и все здесь принадлежит им по праву победителей, и не спрашивая нашего дозволения, они возьмут, что хотят.
Все, что я могла сделать, это увести всех наших дам наверх, в комнаты батюшки и наши с сестрой, подальше от французов. Мне пришлось еще успокаивать сестру, я испугалась за нее. Она еще так юна и не знает жизни, и при виде завоевателей впала в такой гнев и начала осыпать их возмущенными словами. К счастью, Бог миловал нас, и они не обратили особенного внимания на ее слова. С трудом мне удалось увести ее, напомнив, что наша помощь нужна батюшке.
Отец, как я и боялась, проснулся от шума и требовал нас. Мы, как могли, стали успокаивать его. Не видя другого выхода, мы стали уверять его, что все в порядке, и никаких французов здесь нет. Одна надежда была на то, что он уже был так слаб, что не мог спускаться по лестнице, а также подходить к окну, и не увидел бы их.
Но мои надежды были тщетны. Французы пожелали осмотреть весь наш дом и убедиться, что ничто в нем не таит угрозы для них. Угрозы для них! подумать только, это же смешно. И вот, к нашему ужасу, их полковник, а следом и другие, поднялись наверх и осмелились войти прямо в батюшкину опочивальню.
Увидев французов, батюшка впал в неописуемую ярость. Француз спросил, кто он, на что papa гневно ответил, что он хозяин этого поместья. В этот миг я гордилась им. Мне даже показалось на мгновение, что ему сейчас удастся выгнать их из нашего дома. Но увы мне! Француз объявил ему то же, что и нам всем - что русское войско будто бы разгромлено их Наполеоном, а они встанут на постой в нашем имении. И этот человек не нашел иного места и времени, как начать прославлять своего императора и спорить с больным стариком, дерзко разговаривать с ним. Нет, эти люди воистину не христиане! Я стала умолять его уйти, но он лишь отступил к двери и оставался, пока батюшка с хрипом не повалился на постель. Доктор бросился к нему, мы с сестрой за ним следом. Вскоре с батюшкою сделался удар, и он скоропостижно скончался.
Сестра разрыдалась над его телом, а я будто окаменела. Мне казалось, что все это происходит не со мною. Я рассказывала тебе, то же было по смерти маменьки.
Батюшку перенесли в церковь и отец Никтополион отслужил заупокойную. Я стояла у его изголовья, слышала плач сестры, наших гостий, мадемуазель, дворни - но у меня глаза были сухи, а в голове билась только лишь одна мысль: "Господи, это уж слишком!" Кажется, я в жизни не забуду этот полутемный храм, и как я стояла, неотрывно глядя на седые волосы батюшки, все еще густые и курчавые, и как почему-то в храме был такой сквозняк, что все время норовил задуть свечи в наших руках.
Карл Иванович занялся похоронами. Когда мы, осиротевшие, вернулись домой, в барский дом пришла моя старая няня, Аграфена Михайловна. Я упала ей на грудь и впервые после всех этих событий сумела заплакать. Муж ее, наш повар Степан, приготовил кутью на поминки, да и ту принес нам тайком от французов. Это и был весь наш ужин, а также завтрак и обед следующего дня.
Что делать, Алина, что делать? Как нам жить далее? Что будет с нами?
Сейчас я в совершеннейшей растерянности. Подумаю об этом завтра.
Кончаю свое письмо. Помолись за нас всех, друг мой.
Твоя Анастасия.
9 сентября.
читать дальше
Милый друг мой!
Как привыкла моя рука выводить обращение в письмах по-французски, но сейчас я слышать не могу этот язык. Однако, приходится постоянно. Дурной сон не проходит, и французы никуда не исчезают.
Горе мое усугубляется еще и тем, что я не могу носить траур по батюшке. Для Софьи мы разыскали мое старое траурное платье, которое шилось еще на смерть матушки. Я же приехала сюда почти без багажа, не рассчитывая задержаться надолго, а тканей, как ты понимаешь, теперь не добыть. Кто-то из наших дворовых предложил мне отрез черного ситца, чтобы смастерить из него траурное платье, но это такая дерюга! да и нынче резко похолодало и ходить в ситцевом платье было бы невозможно. Бог простит. Я каждый день молюсь за батюшку, за мужа, брата и за всех нас.
Квартир в домах многие солдаты не занимают, но располагаются биваками на площадях и лугах близ пруда, где по временам производят свои ученья и маневры, нередко комического свойства. Так, например, они снимались с своих стоянок по сигналам рожков, выходили поспешно из села в одну заставу, а вечером, в сумерки, снова появлялись из другой, наводя этим страх на жителей и показывая многочисленность своих войск; но этот фокус-покус был подмечен крестьянами. Количество французских отрядов в нашем поместье не превышает двух или трех эскадронов; но по соседним поместьям кругом тоже стоят. В Волоколамске есть и несколько легких кавалерийских орудий, громом которых они при вступлении в город у заставы приветствовали жителей, или, вернее сказать, пугали и наводили страх на них. Главные же силы неприятельские, увы, сомнения в том уже нет, сосредоточены в Москве. Мы решительно ничего не знаем, что делает наша армия и где она.
Не знаю, что бы мы делали без Карла Ивановича. Он вовремя распорядился отправкою нашего стада в лес за болото под присмотром пары пастухов, и французам не удалось забрать у нас всех коров. Дворовые затемно бегают доить их, и мы очень боимся, как бы их не заметили.
Поначалу французы вели себя спокойно, хотя и грубо. Как я писала тебе, в первый же вечер пребывания тут они устроили дебош прямо у нас в доме. Особенно пугает меня их майор - жгучий брюнет большого росту, вечно лохматый и скорый на гнев. Он груб до чрезвычайности. Таких офицеров мне еще не встречалось. Ты помнишь, Алина, что в полку порою приходится видеть и офицеров, и солдат в их, так сказать, истинном обличьи, когда они не подозревают, что дамы являются свидетельницами их поведения. Уверяю тебя, мы с тобою даже близко не видали ничего подобного этому. Командует французами полковник (коий сказал мне давеча, что он дворянин), но он майора не останавливает и не укорачивает, видно, полностью одобряет таковое поведение с нами.
Сегодня же случилось ужасное. Одного из наших крестьян, который, как нам говорили, просто шел в кузницу, заподозрили в том, что он хотел то ли залезть в склад оружия французов, то ли подорвать порох. Его тут же, не разбираясь, почти на наших глазах расстреляли. Господи, помилуй душу его! Я страшно боюсь, Алина, что это несчастие не последнее у нас.
10 сентября.
читать дальше
Милая Алина!
Страшные вести: Москва горит! Об этом шепчутся уже все кругом, французы говорят об этом открыто. Наши крестьяне передавали слухи, что это Наполеон, награбив в Москве несметные богатства, приказал предать город огню. Однако, наши французы говорят совершенно противоположное. Мне довелось слышать, как они обсуждали, что Москву подожгли русские, специально, дабы погубить их императора, либо же исходя из принципа древних "так не доставайся ж ты никому!"
Ежели Москва погибнет, все пропало! Бонапарту это хорошо известно; он никогда не считал равными наши обе столицы. Он знает, какое огромное значение для всех русских имеет древний город Москва - это сердце России.
У нас все то же. Я смертельно тревожусь, но здорова. Сестра и гости наши покамест здоровы тоже, слава Богу.
Повар наш Степан Андреич снова запил и утром даже не смог подняться. Человек он прекрасный, но есть у него такой грех, свойственный многим нашим крестьянам. Да и что тут говорить, ежели кругом такие страсти! Самогон нашей Анисьи пользуется большим спросом у всех мужиков в селе, а в такие страшные времена многие прибегают к подобного рода "утешению".
Так или иначе, а мы сегодня остались бы без завтрака, если бы я сама не пошла в людскую и при помощи степановой дочери Ульяны не сварила нам кашу из овса на с таким трудом добытом молоке. Растопить печь я, конечно же, была не в силах, но по счастью, тут зашел наш кузнец Аким Осипович и помог. Еще есть у нас несколько кур, которых Аграфена Михайловна прячет, как умеет, так что покамест у нас есть и яйца. Няня моя - преловкая женщина, и против нее ни одному французу не управиться. Доктор Петр Петрович порою ходит охотиться и приносит дичь к обеду. Ружье у него каким-то чудесным образом французы покамест не отобрали.
При французах есть их маркитантка, совсем еще молоденькая. Известно, что если маркитантки молоды и недурны собой, обязательно будут ходить слухи об их шашнях с солдатами, а то и офицерами. Эта с виду ведет себя скромно, даже как-то вступалась перед солдатами за кого-то из наших крестьян.
Еще не все потеряно. Сегодня к нам дошли слухи, что Кутузов остановил армию в ста верстах от Москвы, у Можайска. Вечером я пошла в церковь; она была полна народу, хотя сегодня нет праздника. Все молились с усердием, какого мне не приходилось еще видеть, почти все обливались слезами. Не могу выразить тебе, до чего я радовалась этому усердию, потому что я твердо убеждена, что лишь искренними молитвами можем мы снискать милосердие Божие.
Прощай, целую тебя!
Твоя Н.
11 сентября.
читать дальше
Дорогая Алина!
Число гостей в нашем поместье не убывает, а растет. На днях наш лесничий Макар в буквальном смысле нашел в лесу прекрасную фею. В сумерках шел по краю болота, услышал шум и крики о помощи и обнаружил сломанную коляску, а в ней французскую актрису из Москвы, мадемуазель Флери. Теперь она живет у нас. Она хорошо говорит по-русски и вообще называет себя "русской актрисой". Мне кажется странным, что она бежала из Москвы по вступлении в нее французских войск; едва ли ей что-либо грозило. Но я предпочитаю не расспрашивать, а отец и матушка учили нас оказывать гостеприимство всем, кто о том просит. У нее великолепные туалеты. Мне самой странно, что в том состоянии горя, в котором я нахожусь, я еще могу замечать, кто как одет, но это так.
Все больше тревожит меня сестра Соня. В первые дни после смерти батюшки я старалась утешить и успокоить ее, как могла. Но теперь она, похоже, все менее нуждается в моем утешении. Я пытаюсь убедить ее, что наша главная задача сейчас - выжить, спасти как можно больше наших крестьян, помочь всем, кто нуждается в помощи, молиться и надеяться на возвращение нашего брата и суметь дождаться, пока французов прогонят с нашей земли (а что этого может не случиться, я даже думать не желаю). Для сего же надо вести себя спокойно, не раздражать захватчиков, не устраивать провокаций, которые могут стоить кому-то из нас не только добра, но и жизни. Но убеждения на нее не действуют. Она пользуется каждым случаем (а их немало), чтобы гневно высказать французам свое возмущение. Более того, она часто покидает помещичий дом и убегает куда-то в деревню "разузнавать". Порою она увязывается за Карлом Ивановичем или за доктором, но боюсь, что иногда бегает и одна. Моих слов она слышать не хочет. Я очень боюсь, что она может навлечь на себя и на всех нас беду.
Мадмуазель Лефевр, сонина гувернантка, к моему превеликому сожалению, не оказывает на нее должного влияния, а напротив, только подает дурной пример. Эта женщина сильно изменилась со смертью батюшки и приходом французов. Я помню ее разумной, добродетельной и благопристойной, а также хорошо осознающей свое положение. Ныне же она тоже постоянно покидает усадьбу, непрерывно общается с французами, о чем-то говорит со многими крестьянами. Ее поведение мне крайне подозрительно. Мало того, она уже не раз высказывалась в присутствии меня и Сони так, как будто она здесь не приживалка, а одна из хозяев, едва ли не мать наша, даже давала какие-то распоряжения Карлу Ивановичу. Я возмущена тем весьма, но все больше убеждаюсь, что у меня нет должной власти над людьми (при том, что я глубоко убеждена, что я за них в ответе, вот так вот). Кто из мыслителей сказал, что "власть помещается там, где человек верит, что она помещается"? Вот этой веры мне явно недостает сейчас в некоторых моих людях.
12 сентября
читать дальше
Крестьяне наши все больше волнуются. Управляющий попросил нас с сестрою поговорить с ними. Я велела ему распорядиться, чтобы староста собрал самых влиятельных жителей в людской. Позвали и отца Никтополиона. Я говорила с ними, пообещала, что мы их не оставим, что вместе будем переносить все ниспосланные нам тяготы. Правду скажу тебе, Алина, сердце мое после этого разговора упало. Я поняла, что бессознательно до тех пор надеялась на добрый совет кого-либо из них. После смерти батюшки я чувствую себя такой растерянной. В отсутствие брата, я осталась хозяйкой поместья, жизнь ежедневно требует от меня каких-то решений, а что решить? Как всю свою жизнь, я ожидала, что женщина может распоряжаться хозяйством, лечением, повседневной и праздничной жизнью дома, воспитанием дочерей, но в обстоятельствах тяжелых, паче того - военных - решать что-то может только мужчина. И вот, я смотрела на этих мужчин, любой из которых куда старше меня и обладает жизненным опытом, и ждала от них совета: как нам жить, что делать? А все они молчали и ждали такового же от меня, потому как привыкли, что решает за всех барин.
Пришлось мне говорить. Я сказала им, что нам нужно решить для себя: мир или война. Либо мы стараемся выжить и дождаться прихода наших войск. Тогда следует вести себя с французами как можно более мирно, спокойно и брать хитростью. Либо же мы сами, как умеем, начинаем войну против них - будем тайком им вредить, как только можем, а порою, кто не боится рисковать - и давать понять, что они на русской земле не хозяева.
Но против последнего высказались все - и мужики, и батюшка, и моя Аграфена Михайловна, здравомыслию которой я очень доверяю. Что ж, значит, будем тихи и покорны с виду и будем ждать, когда Бог и армия Кутузова прогонят французов отсюда.
Помолись за нас, друг мой.
Любящая тебя Н.
P.S. Французы уже дважды делали у нас обыск. Не могу сказать, чтобы они занимались грабежом и насилием, однако, искали оружие и подозревали, что мы прячем съестное. Хотя кажется, никто из них не умеет читать по-русски, однако же я тревожусь, что будет, ежели они найдут мои письма. Я нашла преотличную узкую щель на лестнице, куда и прячу их. Пойду отнесу туда и это.
Твоя Н.
15 сентября
читать дальше.
Милая Алина!
Приходил лесничий Макар и тайком рассказал, что в лесу нашем за болотом есть лагерь русских партизан! Будто бы пока русские войска еще не в силах дать открытый бой Наполеону, но Кутузов отпустил много храбрых солдат и офицеров сделать партизанские отряды. Они будут нападать на обозы, похищать французских разведчиков, да и вообще давать им понять, что они не на своей земле. Это первая радостная весть за столько дней! Аграфена Михайловна подтвердила, что видела в дальнем конце нашего сада офицера в русском мундире "как у супруга вашего". Мое сердце трепещет от страха за этих храбрых людей, но и счастливо надеждой, которую они дают нам. Теперь я день и ночь думаю, как бы им помогать. Прежде всего, конечно, провиантом. Как жаль, что и нам самим едва хватает пропитания, но уж для них мы найдем. Я попросила Макара наладить связь с ними, как только он сумеет.
Милая Алина, мне пришлось сегодня днем срочно бросить это письмо к тебе, потому что явились французы. Кто-то напал на двоих их солдат на болоте. Судя по их словам, они обнаружили одну из наших коров и только вознамерились угнать ее, как кто-то сильно ударил одного из них дубиною по голове. Его через малое время нашли, второй же, капрал Перье, пропал.
К нам опять явился тот грубый майор, кричал и вновь грозил для примера расстрелять кого-то из наших крестьян, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Я вся сжимаюсь, когда вижу этого человека. А вот m-lle Флери совершенно его не боится. Я начинаю все лучше относиться к этой женщине. Мне кажется, она добра и благородна. Она уже не раз вступалась за нас и - о чудо! - ей удавалось уговорить и в чем-то убедить французов, в отличие от меня. Первым добрым делом. которое она для нас совершила, было спасение нашего юного лесничего Макара. Почему-то именно он показался майору подозрительным, и он уж отдал приказ найти его и повесить. Мы были в ужасе, но m-lle Флери своим красноречием удалось отстоять юношу.
Не знаю, кто не дал этим французам забрать нашу корову. Скорее, кто-то из пастухов, но может, и партизаны. Мне пришла в голову чудесная, как мне казалось, мысль, и я стала убеждать их, что болотные испарения очень опасны для здоровья и рассудка, что у нас уже не раз на болоте пропадали люди, и возможно, молодым французам просто стало дурно. Слова мои звучали весьма разумно, но я сразу увидела, что майор не верит мне просто потому, что я "эта русская". Он стал обвинять меня в противодействии французской армии. Я сказала, что могу поклясться, что ни на кого не нападала и не вредила ни одному французу. На что он ответил: "Мадам, а можете вы поклясться за всех своих людей?"
Разговор наш мог идти еще долго и становился невыносимым, но тут вмешалась m-lle Флери, которой лучше удалось утихомирить француза. Наконец он ушел.
Все эти тревоги нелегко сказываются на моих нервах. Из четырех ночей я лишь одну спала как следует и ощущаю сильную усталость. Алина Гавриловна тоже чувствует себя неважно, почти не выходит из комнаты, много отдыхает. Она тоже очень ждет вестей от своих родных и знакомых. M-lle Флери очень подбадривает ее. Сегодня, несмотря на военную обстановку, ей удалось втянуть нашу гостью в разговор о театре, в котором даже я приняла некоторое участие. Ах, сейчас так странно думать, что где-то есть нормальная жизнь - театры, балы, - и что она еще может быть с нами.
Благослови тебя Бог, друг мой,
Твоя Анастасия.
16 сентября.
читать дальшеХоть одна из бед, грозивших нам, отведена от нас - нашелся другой пропавший француз. Признаюсь, я не сильно огорчена. Это молодой капрал, несколько неотесанный, но довольно добродушный, и причиняет он нам вреда меньше, чем многие другие. Нам приходится немало видеть его, так как его часто определяют стоять на часах у крыльца помещичьего дома.
17 сентября
читать дальшеМилый друг мой, Алина!
Предыдущее письмо вышло коротким, продолжаю его нынче. Господь услышал наши молитвы! Сегодня днем Карл Иванович сказал, что капрал Перье желает говорить со мною. Я вышла к нему, и он рассказал мне самую поразительную историю! Сразу после битвы под Бородино он помогал переносить раненых в лазарет. Среди них оказался один русский офицер, тяжело раненый, в полубреду. Он несколько раз называл свою фамилию, подал капралу свое кольцо и просил дать знать его родным. Фамилия этого офицера - Боже мой! - Хвостов! Капрал показал мне его кольцо, и я узнала кольцо брата, старинное, с черными гематитами, оно принадлежало еще нашему деду, и брат с ним не расставался. Дорогая Алина, тут не иначе, как воля Провидения! Мало ли у нас в России Хвостовых, и надо же такому случиться, что не далее как через неделю этот француз с кольцом оказался именно в нашей деревне!
Я от всей души благодарила его, а вернувшись к себе, упала на колени и долго молилась. Эту добрую весть мы немедленно сообщили всем домашним, а затем я побежала в людскую и рассказала и там тоже. Видно было, что наших крестьян очень подбодрила весть о том, что молодой барин жив - право же, не каждый помещик удостаивается такой любви и преданности. Впрочем, Аграфена знает нас, детей, от самого рождения, мы ей не чужие.
Тревожит меня только то, что рана брата, по всей видимости, тяжела. Меня пытаются утешить уверениями, что у французов прекрасные хирурги, но боюсь, что даже ежели это так, после такого большого сражения рук у этих хирургов куда меньше, чем раненых воинов.
Помолись за нас всех, милый друг!
Твоя Н.
19 сентября
читать дальше
В эти нелегкие дни большой поддержкой мне служат повар Степан и няня Аграфена. Я все чаще и чаще прибегаю к ним за поддержкою и утешением. Степан Андреич - редкостный мастер своего дела. Помнишь старую поговорку "было б масло да курочка - состряпает и дурочка". С провизиею у нас дело обстоит все хуже и хуже, но Степан ухитряется готовить нам только что не суп из топора. Сегодня он послал мальчишек наловить в пруду рыбы и состряпал нам редкостную уху. Хватило и всему помещичьему дому, и людской, и даже кто-то из французов заявился на запах.
К моему изумлению, тот капрал, о котором я тебе писала, стоя на часах у помещичьего дома, вновь попросил разрешения поговорить со мною. Он, дескать, уже смотрит вперед, к окончанию войны, и желал бы поселиться в Москве и открыть ресторан (подумай, Алина, какая наглость! он видно, уже убежден, что Москва будет их). Так не продам ли я ему Степана? Он тут же его освободит и возьмет к себе на работу за хорошее жалование.
У меня в голове возникло столько возражений, что я даже растерялась. Прежде всего, или он позабыл, что наш брат, скорее всего, жив, а стало быть, он - наследник имения, и с таковым вопросом нужно обращаться к нему. Подумав, я только сказала, что ежели того будет желать по доброй воле сам Степан, я противиться не буду. Про себя же положила как можно скорее поговорить со Степаном, чтобы не поддавался на уговоры француза, пока не найдется образованного человека, знающего законы - а то француз наобещает с три короба, да закабалит его еще хуже крепости.
Это единственное происшествие за последние дни, которое можно было бы назвать забавным. В остальном же нам совсем не до веселья. Что-то происходит вокруг постоянно, но я мало что знаю. Партизаны явно не дремлют, до нас доходят слухи о рейдах и вылазках против французских обозов, о нападениях на французские отряды, стоящие в не столь отдаленных имениях (покинутых их владельцами). У нас пока ничего серьезного не происходит. Полагаю, дело тут в том, что в нашем поместье находятся довольно большие силы, притом же партизанам известно о присутствии в усадьбе нескольких женщин. Я полагаю, они трезво рассуждают, что серьезные рекурсы против французов неизбежно вызовут их гнев, который обрушится на нас и наших крестьян.
Но шепотки по селу идут постоянно. Признаюсь, я предпочла бы им более достоверные сведения, и лучше всего, об нашей армии. Вместо этого мне пересказывают слухи, что французы сделали какой-то тайный склад оружия в деревне (зачем?), что кто-то из крестьян (или якобы даже наша попадья матушка Ефросинья) тайком украл у них ружье или пистолет и где-то спрятал (вновь зачем?), а французы это обнаружили и разгневались (закономерно).
Тем не менее, во всем этом я вижу признаки приближающейся грозы, не хуже, чем предвещает их тяжелая летняя духота и замолчавшие пчелы на лесной поляне.
21 сентября
читать дальше
Дорогая Алина!
Я совсем измучилась с сестрою, сил уже нет просто никаких. Она совершенно не сидит дома, и они с гувернанткою m-lle Лефевр "строят планы противу французов". Нынче, не успела я за нею уследить, она увязалась за доктором Петром Петровичем, который пошел проведать наших крестьян, за что-то посаженных французами в амбар. Мне трудно быть строгой с нею, я знаю, как ужасно подействовала на нее смерть батюшки, но нужно даже в тягостных обстоятельствах прикладывать усилия, дабы удержать на месте душу и разум.
Терпение мое истощилось, и когда она вернулась, я сурово поговорила с ней, не стесняясь присутствием Аграфены и Карла Ивановича. Я сказала, что ее поведение уже более чем неосмотрительно, оно опасно и для нее, и для нас всех. С тех пор, как пришли французы, Аграфена не пускает свою дочь Ульянку даже за ворота и строго следит, чтобы она не попадалась французам на глаза - простая девка! А тут барышня бегает целыми днями по деревне, то на глазах у французов что-то обсуждает с разными крестьянами, то везде заглядывает с заговорщицким видом, то набрасывается с отповедью на кого-нибудь из солдат. Это же только милостью Божьей с нею еще ничего не случилось!
Как могла, я попыталась объяснить ей, что женщину благородного происхождения хранит и защищает ее репутация и ее поведение. Слава Богу, у нас все-таки не средневековые войны, а французы хоть и грубы, но не звери, и хоть и играют ныне роль захватчиков, но все же не теряют полностью уважения к женщинам дворянского сословия. А к чему может привести такое поведение дворянки, особенно ежели кто-то из французов окажется нетрезв?
К сожалению, Соня обладает упрямым характером (несомненно, чем-то она пошла в нашего батюшку), а храбрости в ней более, чем разума. На наши вопросы: "Понимаешь ли ты, что может с тобою случиться?", она отвечает лишь каким-то неразумным лепетом вроде: "Ну, убьют во славу Отечества". Возможно, она вправду еще не знает, какой худшей участи может подвергнуться женщина из захваченной страны на войне. Но я все же не мать ей, а лишь сестра, и покамест ощутила себя не в состоянии просвещать ее на сей счет. Няня Аграфена была несколько более прямолинейна, однако, боюсь, Соня не поняла и ее. Сожалею, что не могу запереть ее ради ее же блага. Возможно, моя отповедь подействует на нее, но не имею в том уверенности. M-lle Лефевр я также высказала свое неудовольствие относительно ее поведения и дурного примера, подаваемого ее воспитаннице.
читать дальше
Дорогая моя Алина, друг мой!
Цепляюсь за эти привычные нежные слова обращения к тебе, как утопающий за соломинку. Пока моя рука выводит их, мне на миг кажется все окружающее дурным сном, будто я снова в полку и далее буду описывать тебе какие-нибудь смешные глупости и нехитрые радости.
Увы, друг мой! Небо не внемлет жалобам смертных.
Батюшка наш позавчера скончался. Горе мое велико, но потрясти рассудок способно не оно, а то, что произошло это при таких необыкновенных и трагических обстоятельствах, которые мое перо отказывается описать.
Веришь ли ты, моя милая, что сейчас, покуда моя рука выводит эти строки, в самом нашем доме, прямо подо мной, сидят французы, и я слышу их громкие голоса и хохот?
В ужасный этот день мы с Сонею, как всегда, сидели подле батюшки. И тут вдали мы услышали шум, который стал все нарастать, и вскоре в нем стало можно различить удары копыт и гул человеческих голосов с чужою речью. Прибежал кто-то из дворни и закричал, что пришли французы.
Я забыла написать тебе, что в последние дни в нашем доме лежал раненый русский офицер, за коим мы ухаживали. Заслышав эти звуки уже неподалеку от нашего крыльца, он не теряя ни минуты открыл окно в столовой и выпрыгнул в него, как был, в одной рубашке (доктор как раз перевязывал его). Последнее, что он мне сказал: "Принесите мой мундир, он там, наверху". Я обещала, но стыжусь, тут же позабыла о своем обещании за всеми последующими событиями. Только после я стала вспоминать бегство Владимира Карловича и беспокоиться, подал ли ему кто-нибудь мундир, да и вообще, куда же он бежал в эту холодную осеннюю ночь.
Мы не успели спохватиться, как распахнулась дверь и прямо в нашу залу прошли несколько французских офицеров. Они сообщили нам, что их полк будет расквартирован в нашей деревне, офицеры же остановятся в барской усадьбе, и нашего согласия ни на то, ни на другое никто не спрашивает.
Не знаю, что бы мы делали, если бы не наш управляющий. Карл Иванович золотой человек, к тому же он швед по происхождению, что несколько меняет отношение к нему французов. Непрошеные гости наши, которых мы встретили со страхом, сразу потребовали выдачи им лошадей, а также домашнего скота, кур, и прочего на прокормление армии. Названное ими число показалось мне чудовищно огромным (хотя маменька и начала рано обучать меня хозяйствовать в имении, но в тот миг ужас владел мною), и я решила, что они сейчас отберут у нас все совершенно, и мы вместе с нашими крестьянами умрем с голоду. Но Карл Иванович говорил с ними спокойно, серьезно, тут же пошел и что-то выдал им, и они немного утихомирились.
Я набралась смелости и стала умолять их не останавливаться сейчас в нашем доме, а занять любые избы или хотя бы флигель. Я сразу подумала о том, как подействует их общество на батюшку и желала, как только лишь возможно, оградить его от этого. Пытаясь хоть как-то повлиять на них, я произнесла самые сильные слова, которые только могли прийти мне в голову, и мне казалось, что они должны подействовать: "Вы христианин?" Друг мой, я-то считала, что мой вопрос риторический, каково же было мое изумление, когда сперва один, а за ним второй из офицеров ответил мне: "Нет!" И более того, прибавили: "Мы вообще не верим в Бога".
Это было таким потрясением для меня, что я растерялась. Наши татары - мусульмане, у нас есть еврейские купцы и мастера, и нам доводилось слышать о язычниках, поклоняющихся странным богам на далеком севере и востоке нашей громадной страны или в других далеких странах. Но представить себе, чтобы европейцы, жители Франции, могли оказаться не христианами, я просто не могла. Дорогая Алина, мне показалось, что я встретила людей с Луны. Как говорить с ними? Как они смогут понять нас, а мы - их?
Но нужно было что-то делать дальше, и я попыталась спросить: "Вы дворянин?" По крайней мере один из них сказал: "Да".
Тогда я ради его чести дворянина попросила его пощадить несчастного старика. Они спросили, не воевал ли он против французов. Я заверила их в том, как стар наш батюшка, и поэтому он не бывал и не является их врагом. Но мне не удалось ничего добиться. Они сказали, что все равно остановятся у нас, и все здесь принадлежит им по праву победителей, и не спрашивая нашего дозволения, они возьмут, что хотят.
Все, что я могла сделать, это увести всех наших дам наверх, в комнаты батюшки и наши с сестрой, подальше от французов. Мне пришлось еще успокаивать сестру, я испугалась за нее. Она еще так юна и не знает жизни, и при виде завоевателей впала в такой гнев и начала осыпать их возмущенными словами. К счастью, Бог миловал нас, и они не обратили особенного внимания на ее слова. С трудом мне удалось увести ее, напомнив, что наша помощь нужна батюшке.
Отец, как я и боялась, проснулся от шума и требовал нас. Мы, как могли, стали успокаивать его. Не видя другого выхода, мы стали уверять его, что все в порядке, и никаких французов здесь нет. Одна надежда была на то, что он уже был так слаб, что не мог спускаться по лестнице, а также подходить к окну, и не увидел бы их.
Но мои надежды были тщетны. Французы пожелали осмотреть весь наш дом и убедиться, что ничто в нем не таит угрозы для них. Угрозы для них! подумать только, это же смешно. И вот, к нашему ужасу, их полковник, а следом и другие, поднялись наверх и осмелились войти прямо в батюшкину опочивальню.
Увидев французов, батюшка впал в неописуемую ярость. Француз спросил, кто он, на что papa гневно ответил, что он хозяин этого поместья. В этот миг я гордилась им. Мне даже показалось на мгновение, что ему сейчас удастся выгнать их из нашего дома. Но увы мне! Француз объявил ему то же, что и нам всем - что русское войско будто бы разгромлено их Наполеоном, а они встанут на постой в нашем имении. И этот человек не нашел иного места и времени, как начать прославлять своего императора и спорить с больным стариком, дерзко разговаривать с ним. Нет, эти люди воистину не христиане! Я стала умолять его уйти, но он лишь отступил к двери и оставался, пока батюшка с хрипом не повалился на постель. Доктор бросился к нему, мы с сестрой за ним следом. Вскоре с батюшкою сделался удар, и он скоропостижно скончался.
Сестра разрыдалась над его телом, а я будто окаменела. Мне казалось, что все это происходит не со мною. Я рассказывала тебе, то же было по смерти маменьки.
Батюшку перенесли в церковь и отец Никтополион отслужил заупокойную. Я стояла у его изголовья, слышала плач сестры, наших гостий, мадемуазель, дворни - но у меня глаза были сухи, а в голове билась только лишь одна мысль: "Господи, это уж слишком!" Кажется, я в жизни не забуду этот полутемный храм, и как я стояла, неотрывно глядя на седые волосы батюшки, все еще густые и курчавые, и как почему-то в храме был такой сквозняк, что все время норовил задуть свечи в наших руках.
Карл Иванович занялся похоронами. Когда мы, осиротевшие, вернулись домой, в барский дом пришла моя старая няня, Аграфена Михайловна. Я упала ей на грудь и впервые после всех этих событий сумела заплакать. Муж ее, наш повар Степан, приготовил кутью на поминки, да и ту принес нам тайком от французов. Это и был весь наш ужин, а также завтрак и обед следующего дня.
Что делать, Алина, что делать? Как нам жить далее? Что будет с нами?
Сейчас я в совершеннейшей растерянности. Подумаю об этом завтра.
Кончаю свое письмо. Помолись за нас всех, друг мой.
Твоя Анастасия.
9 сентября.
читать дальше
Милый друг мой!
Как привыкла моя рука выводить обращение в письмах по-французски, но сейчас я слышать не могу этот язык. Однако, приходится постоянно. Дурной сон не проходит, и французы никуда не исчезают.
Горе мое усугубляется еще и тем, что я не могу носить траур по батюшке. Для Софьи мы разыскали мое старое траурное платье, которое шилось еще на смерть матушки. Я же приехала сюда почти без багажа, не рассчитывая задержаться надолго, а тканей, как ты понимаешь, теперь не добыть. Кто-то из наших дворовых предложил мне отрез черного ситца, чтобы смастерить из него траурное платье, но это такая дерюга! да и нынче резко похолодало и ходить в ситцевом платье было бы невозможно. Бог простит. Я каждый день молюсь за батюшку, за мужа, брата и за всех нас.
Квартир в домах многие солдаты не занимают, но располагаются биваками на площадях и лугах близ пруда, где по временам производят свои ученья и маневры, нередко комического свойства. Так, например, они снимались с своих стоянок по сигналам рожков, выходили поспешно из села в одну заставу, а вечером, в сумерки, снова появлялись из другой, наводя этим страх на жителей и показывая многочисленность своих войск; но этот фокус-покус был подмечен крестьянами. Количество французских отрядов в нашем поместье не превышает двух или трех эскадронов; но по соседним поместьям кругом тоже стоят. В Волоколамске есть и несколько легких кавалерийских орудий, громом которых они при вступлении в город у заставы приветствовали жителей, или, вернее сказать, пугали и наводили страх на них. Главные же силы неприятельские, увы, сомнения в том уже нет, сосредоточены в Москве. Мы решительно ничего не знаем, что делает наша армия и где она.
Не знаю, что бы мы делали без Карла Ивановича. Он вовремя распорядился отправкою нашего стада в лес за болото под присмотром пары пастухов, и французам не удалось забрать у нас всех коров. Дворовые затемно бегают доить их, и мы очень боимся, как бы их не заметили.
Поначалу французы вели себя спокойно, хотя и грубо. Как я писала тебе, в первый же вечер пребывания тут они устроили дебош прямо у нас в доме. Особенно пугает меня их майор - жгучий брюнет большого росту, вечно лохматый и скорый на гнев. Он груб до чрезвычайности. Таких офицеров мне еще не встречалось. Ты помнишь, Алина, что в полку порою приходится видеть и офицеров, и солдат в их, так сказать, истинном обличьи, когда они не подозревают, что дамы являются свидетельницами их поведения. Уверяю тебя, мы с тобою даже близко не видали ничего подобного этому. Командует французами полковник (коий сказал мне давеча, что он дворянин), но он майора не останавливает и не укорачивает, видно, полностью одобряет таковое поведение с нами.
Сегодня же случилось ужасное. Одного из наших крестьян, который, как нам говорили, просто шел в кузницу, заподозрили в том, что он хотел то ли залезть в склад оружия французов, то ли подорвать порох. Его тут же, не разбираясь, почти на наших глазах расстреляли. Господи, помилуй душу его! Я страшно боюсь, Алина, что это несчастие не последнее у нас.
10 сентября.
читать дальше
Милая Алина!
Страшные вести: Москва горит! Об этом шепчутся уже все кругом, французы говорят об этом открыто. Наши крестьяне передавали слухи, что это Наполеон, награбив в Москве несметные богатства, приказал предать город огню. Однако, наши французы говорят совершенно противоположное. Мне довелось слышать, как они обсуждали, что Москву подожгли русские, специально, дабы погубить их императора, либо же исходя из принципа древних "так не доставайся ж ты никому!"
Ежели Москва погибнет, все пропало! Бонапарту это хорошо известно; он никогда не считал равными наши обе столицы. Он знает, какое огромное значение для всех русских имеет древний город Москва - это сердце России.
У нас все то же. Я смертельно тревожусь, но здорова. Сестра и гости наши покамест здоровы тоже, слава Богу.
Повар наш Степан Андреич снова запил и утром даже не смог подняться. Человек он прекрасный, но есть у него такой грех, свойственный многим нашим крестьянам. Да и что тут говорить, ежели кругом такие страсти! Самогон нашей Анисьи пользуется большим спросом у всех мужиков в селе, а в такие страшные времена многие прибегают к подобного рода "утешению".
Так или иначе, а мы сегодня остались бы без завтрака, если бы я сама не пошла в людскую и при помощи степановой дочери Ульяны не сварила нам кашу из овса на с таким трудом добытом молоке. Растопить печь я, конечно же, была не в силах, но по счастью, тут зашел наш кузнец Аким Осипович и помог. Еще есть у нас несколько кур, которых Аграфена Михайловна прячет, как умеет, так что покамест у нас есть и яйца. Няня моя - преловкая женщина, и против нее ни одному французу не управиться. Доктор Петр Петрович порою ходит охотиться и приносит дичь к обеду. Ружье у него каким-то чудесным образом французы покамест не отобрали.
При французах есть их маркитантка, совсем еще молоденькая. Известно, что если маркитантки молоды и недурны собой, обязательно будут ходить слухи об их шашнях с солдатами, а то и офицерами. Эта с виду ведет себя скромно, даже как-то вступалась перед солдатами за кого-то из наших крестьян.
Еще не все потеряно. Сегодня к нам дошли слухи, что Кутузов остановил армию в ста верстах от Москвы, у Можайска. Вечером я пошла в церковь; она была полна народу, хотя сегодня нет праздника. Все молились с усердием, какого мне не приходилось еще видеть, почти все обливались слезами. Не могу выразить тебе, до чего я радовалась этому усердию, потому что я твердо убеждена, что лишь искренними молитвами можем мы снискать милосердие Божие.
Прощай, целую тебя!
Твоя Н.
11 сентября.
читать дальше
Дорогая Алина!
Число гостей в нашем поместье не убывает, а растет. На днях наш лесничий Макар в буквальном смысле нашел в лесу прекрасную фею. В сумерках шел по краю болота, услышал шум и крики о помощи и обнаружил сломанную коляску, а в ней французскую актрису из Москвы, мадемуазель Флери. Теперь она живет у нас. Она хорошо говорит по-русски и вообще называет себя "русской актрисой". Мне кажется странным, что она бежала из Москвы по вступлении в нее французских войск; едва ли ей что-либо грозило. Но я предпочитаю не расспрашивать, а отец и матушка учили нас оказывать гостеприимство всем, кто о том просит. У нее великолепные туалеты. Мне самой странно, что в том состоянии горя, в котором я нахожусь, я еще могу замечать, кто как одет, но это так.
Все больше тревожит меня сестра Соня. В первые дни после смерти батюшки я старалась утешить и успокоить ее, как могла. Но теперь она, похоже, все менее нуждается в моем утешении. Я пытаюсь убедить ее, что наша главная задача сейчас - выжить, спасти как можно больше наших крестьян, помочь всем, кто нуждается в помощи, молиться и надеяться на возвращение нашего брата и суметь дождаться, пока французов прогонят с нашей земли (а что этого может не случиться, я даже думать не желаю). Для сего же надо вести себя спокойно, не раздражать захватчиков, не устраивать провокаций, которые могут стоить кому-то из нас не только добра, но и жизни. Но убеждения на нее не действуют. Она пользуется каждым случаем (а их немало), чтобы гневно высказать французам свое возмущение. Более того, она часто покидает помещичий дом и убегает куда-то в деревню "разузнавать". Порою она увязывается за Карлом Ивановичем или за доктором, но боюсь, что иногда бегает и одна. Моих слов она слышать не хочет. Я очень боюсь, что она может навлечь на себя и на всех нас беду.
Мадмуазель Лефевр, сонина гувернантка, к моему превеликому сожалению, не оказывает на нее должного влияния, а напротив, только подает дурной пример. Эта женщина сильно изменилась со смертью батюшки и приходом французов. Я помню ее разумной, добродетельной и благопристойной, а также хорошо осознающей свое положение. Ныне же она тоже постоянно покидает усадьбу, непрерывно общается с французами, о чем-то говорит со многими крестьянами. Ее поведение мне крайне подозрительно. Мало того, она уже не раз высказывалась в присутствии меня и Сони так, как будто она здесь не приживалка, а одна из хозяев, едва ли не мать наша, даже давала какие-то распоряжения Карлу Ивановичу. Я возмущена тем весьма, но все больше убеждаюсь, что у меня нет должной власти над людьми (при том, что я глубоко убеждена, что я за них в ответе, вот так вот). Кто из мыслителей сказал, что "власть помещается там, где человек верит, что она помещается"? Вот этой веры мне явно недостает сейчас в некоторых моих людях.
12 сентября
читать дальше
Крестьяне наши все больше волнуются. Управляющий попросил нас с сестрою поговорить с ними. Я велела ему распорядиться, чтобы староста собрал самых влиятельных жителей в людской. Позвали и отца Никтополиона. Я говорила с ними, пообещала, что мы их не оставим, что вместе будем переносить все ниспосланные нам тяготы. Правду скажу тебе, Алина, сердце мое после этого разговора упало. Я поняла, что бессознательно до тех пор надеялась на добрый совет кого-либо из них. После смерти батюшки я чувствую себя такой растерянной. В отсутствие брата, я осталась хозяйкой поместья, жизнь ежедневно требует от меня каких-то решений, а что решить? Как всю свою жизнь, я ожидала, что женщина может распоряжаться хозяйством, лечением, повседневной и праздничной жизнью дома, воспитанием дочерей, но в обстоятельствах тяжелых, паче того - военных - решать что-то может только мужчина. И вот, я смотрела на этих мужчин, любой из которых куда старше меня и обладает жизненным опытом, и ждала от них совета: как нам жить, что делать? А все они молчали и ждали такового же от меня, потому как привыкли, что решает за всех барин.
Пришлось мне говорить. Я сказала им, что нам нужно решить для себя: мир или война. Либо мы стараемся выжить и дождаться прихода наших войск. Тогда следует вести себя с французами как можно более мирно, спокойно и брать хитростью. Либо же мы сами, как умеем, начинаем войну против них - будем тайком им вредить, как только можем, а порою, кто не боится рисковать - и давать понять, что они на русской земле не хозяева.
Но против последнего высказались все - и мужики, и батюшка, и моя Аграфена Михайловна, здравомыслию которой я очень доверяю. Что ж, значит, будем тихи и покорны с виду и будем ждать, когда Бог и армия Кутузова прогонят французов отсюда.
Помолись за нас, друг мой.
Любящая тебя Н.
P.S. Французы уже дважды делали у нас обыск. Не могу сказать, чтобы они занимались грабежом и насилием, однако, искали оружие и подозревали, что мы прячем съестное. Хотя кажется, никто из них не умеет читать по-русски, однако же я тревожусь, что будет, ежели они найдут мои письма. Я нашла преотличную узкую щель на лестнице, куда и прячу их. Пойду отнесу туда и это.
Твоя Н.
15 сентября
читать дальше.
Милая Алина!
Приходил лесничий Макар и тайком рассказал, что в лесу нашем за болотом есть лагерь русских партизан! Будто бы пока русские войска еще не в силах дать открытый бой Наполеону, но Кутузов отпустил много храбрых солдат и офицеров сделать партизанские отряды. Они будут нападать на обозы, похищать французских разведчиков, да и вообще давать им понять, что они не на своей земле. Это первая радостная весть за столько дней! Аграфена Михайловна подтвердила, что видела в дальнем конце нашего сада офицера в русском мундире "как у супруга вашего". Мое сердце трепещет от страха за этих храбрых людей, но и счастливо надеждой, которую они дают нам. Теперь я день и ночь думаю, как бы им помогать. Прежде всего, конечно, провиантом. Как жаль, что и нам самим едва хватает пропитания, но уж для них мы найдем. Я попросила Макара наладить связь с ними, как только он сумеет.
Милая Алина, мне пришлось сегодня днем срочно бросить это письмо к тебе, потому что явились французы. Кто-то напал на двоих их солдат на болоте. Судя по их словам, они обнаружили одну из наших коров и только вознамерились угнать ее, как кто-то сильно ударил одного из них дубиною по голове. Его через малое время нашли, второй же, капрал Перье, пропал.
К нам опять явился тот грубый майор, кричал и вновь грозил для примера расстрелять кого-то из наших крестьян, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Я вся сжимаюсь, когда вижу этого человека. А вот m-lle Флери совершенно его не боится. Я начинаю все лучше относиться к этой женщине. Мне кажется, она добра и благородна. Она уже не раз вступалась за нас и - о чудо! - ей удавалось уговорить и в чем-то убедить французов, в отличие от меня. Первым добрым делом. которое она для нас совершила, было спасение нашего юного лесничего Макара. Почему-то именно он показался майору подозрительным, и он уж отдал приказ найти его и повесить. Мы были в ужасе, но m-lle Флери своим красноречием удалось отстоять юношу.
Не знаю, кто не дал этим французам забрать нашу корову. Скорее, кто-то из пастухов, но может, и партизаны. Мне пришла в голову чудесная, как мне казалось, мысль, и я стала убеждать их, что болотные испарения очень опасны для здоровья и рассудка, что у нас уже не раз на болоте пропадали люди, и возможно, молодым французам просто стало дурно. Слова мои звучали весьма разумно, но я сразу увидела, что майор не верит мне просто потому, что я "эта русская". Он стал обвинять меня в противодействии французской армии. Я сказала, что могу поклясться, что ни на кого не нападала и не вредила ни одному французу. На что он ответил: "Мадам, а можете вы поклясться за всех своих людей?"
Разговор наш мог идти еще долго и становился невыносимым, но тут вмешалась m-lle Флери, которой лучше удалось утихомирить француза. Наконец он ушел.
Все эти тревоги нелегко сказываются на моих нервах. Из четырех ночей я лишь одну спала как следует и ощущаю сильную усталость. Алина Гавриловна тоже чувствует себя неважно, почти не выходит из комнаты, много отдыхает. Она тоже очень ждет вестей от своих родных и знакомых. M-lle Флери очень подбадривает ее. Сегодня, несмотря на военную обстановку, ей удалось втянуть нашу гостью в разговор о театре, в котором даже я приняла некоторое участие. Ах, сейчас так странно думать, что где-то есть нормальная жизнь - театры, балы, - и что она еще может быть с нами.
Благослови тебя Бог, друг мой,
Твоя Анастасия.
16 сентября.
читать дальшеХоть одна из бед, грозивших нам, отведена от нас - нашелся другой пропавший француз. Признаюсь, я не сильно огорчена. Это молодой капрал, несколько неотесанный, но довольно добродушный, и причиняет он нам вреда меньше, чем многие другие. Нам приходится немало видеть его, так как его часто определяют стоять на часах у крыльца помещичьего дома.
17 сентября
читать дальшеМилый друг мой, Алина!
Предыдущее письмо вышло коротким, продолжаю его нынче. Господь услышал наши молитвы! Сегодня днем Карл Иванович сказал, что капрал Перье желает говорить со мною. Я вышла к нему, и он рассказал мне самую поразительную историю! Сразу после битвы под Бородино он помогал переносить раненых в лазарет. Среди них оказался один русский офицер, тяжело раненый, в полубреду. Он несколько раз называл свою фамилию, подал капралу свое кольцо и просил дать знать его родным. Фамилия этого офицера - Боже мой! - Хвостов! Капрал показал мне его кольцо, и я узнала кольцо брата, старинное, с черными гематитами, оно принадлежало еще нашему деду, и брат с ним не расставался. Дорогая Алина, тут не иначе, как воля Провидения! Мало ли у нас в России Хвостовых, и надо же такому случиться, что не далее как через неделю этот француз с кольцом оказался именно в нашей деревне!
Я от всей души благодарила его, а вернувшись к себе, упала на колени и долго молилась. Эту добрую весть мы немедленно сообщили всем домашним, а затем я побежала в людскую и рассказала и там тоже. Видно было, что наших крестьян очень подбодрила весть о том, что молодой барин жив - право же, не каждый помещик удостаивается такой любви и преданности. Впрочем, Аграфена знает нас, детей, от самого рождения, мы ей не чужие.
Тревожит меня только то, что рана брата, по всей видимости, тяжела. Меня пытаются утешить уверениями, что у французов прекрасные хирурги, но боюсь, что даже ежели это так, после такого большого сражения рук у этих хирургов куда меньше, чем раненых воинов.
Помолись за нас всех, милый друг!
Твоя Н.
19 сентября
читать дальше
В эти нелегкие дни большой поддержкой мне служат повар Степан и няня Аграфена. Я все чаще и чаще прибегаю к ним за поддержкою и утешением. Степан Андреич - редкостный мастер своего дела. Помнишь старую поговорку "было б масло да курочка - состряпает и дурочка". С провизиею у нас дело обстоит все хуже и хуже, но Степан ухитряется готовить нам только что не суп из топора. Сегодня он послал мальчишек наловить в пруду рыбы и состряпал нам редкостную уху. Хватило и всему помещичьему дому, и людской, и даже кто-то из французов заявился на запах.
К моему изумлению, тот капрал, о котором я тебе писала, стоя на часах у помещичьего дома, вновь попросил разрешения поговорить со мною. Он, дескать, уже смотрит вперед, к окончанию войны, и желал бы поселиться в Москве и открыть ресторан (подумай, Алина, какая наглость! он видно, уже убежден, что Москва будет их). Так не продам ли я ему Степана? Он тут же его освободит и возьмет к себе на работу за хорошее жалование.
У меня в голове возникло столько возражений, что я даже растерялась. Прежде всего, или он позабыл, что наш брат, скорее всего, жив, а стало быть, он - наследник имения, и с таковым вопросом нужно обращаться к нему. Подумав, я только сказала, что ежели того будет желать по доброй воле сам Степан, я противиться не буду. Про себя же положила как можно скорее поговорить со Степаном, чтобы не поддавался на уговоры француза, пока не найдется образованного человека, знающего законы - а то француз наобещает с три короба, да закабалит его еще хуже крепости.
Это единственное происшествие за последние дни, которое можно было бы назвать забавным. В остальном же нам совсем не до веселья. Что-то происходит вокруг постоянно, но я мало что знаю. Партизаны явно не дремлют, до нас доходят слухи о рейдах и вылазках против французских обозов, о нападениях на французские отряды, стоящие в не столь отдаленных имениях (покинутых их владельцами). У нас пока ничего серьезного не происходит. Полагаю, дело тут в том, что в нашем поместье находятся довольно большие силы, притом же партизанам известно о присутствии в усадьбе нескольких женщин. Я полагаю, они трезво рассуждают, что серьезные рекурсы против французов неизбежно вызовут их гнев, который обрушится на нас и наших крестьян.
Но шепотки по селу идут постоянно. Признаюсь, я предпочла бы им более достоверные сведения, и лучше всего, об нашей армии. Вместо этого мне пересказывают слухи, что французы сделали какой-то тайный склад оружия в деревне (зачем?), что кто-то из крестьян (или якобы даже наша попадья матушка Ефросинья) тайком украл у них ружье или пистолет и где-то спрятал (вновь зачем?), а французы это обнаружили и разгневались (закономерно).
Тем не менее, во всем этом я вижу признаки приближающейся грозы, не хуже, чем предвещает их тяжелая летняя духота и замолчавшие пчелы на лесной поляне.
21 сентября
читать дальше
Дорогая Алина!
Я совсем измучилась с сестрою, сил уже нет просто никаких. Она совершенно не сидит дома, и они с гувернанткою m-lle Лефевр "строят планы противу французов". Нынче, не успела я за нею уследить, она увязалась за доктором Петром Петровичем, который пошел проведать наших крестьян, за что-то посаженных французами в амбар. Мне трудно быть строгой с нею, я знаю, как ужасно подействовала на нее смерть батюшки, но нужно даже в тягостных обстоятельствах прикладывать усилия, дабы удержать на месте душу и разум.
Терпение мое истощилось, и когда она вернулась, я сурово поговорила с ней, не стесняясь присутствием Аграфены и Карла Ивановича. Я сказала, что ее поведение уже более чем неосмотрительно, оно опасно и для нее, и для нас всех. С тех пор, как пришли французы, Аграфена не пускает свою дочь Ульянку даже за ворота и строго следит, чтобы она не попадалась французам на глаза - простая девка! А тут барышня бегает целыми днями по деревне, то на глазах у французов что-то обсуждает с разными крестьянами, то везде заглядывает с заговорщицким видом, то набрасывается с отповедью на кого-нибудь из солдат. Это же только милостью Божьей с нею еще ничего не случилось!
Как могла, я попыталась объяснить ей, что женщину благородного происхождения хранит и защищает ее репутация и ее поведение. Слава Богу, у нас все-таки не средневековые войны, а французы хоть и грубы, но не звери, и хоть и играют ныне роль захватчиков, но все же не теряют полностью уважения к женщинам дворянского сословия. А к чему может привести такое поведение дворянки, особенно ежели кто-то из французов окажется нетрезв?
К сожалению, Соня обладает упрямым характером (несомненно, чем-то она пошла в нашего батюшку), а храбрости в ней более, чем разума. На наши вопросы: "Понимаешь ли ты, что может с тобою случиться?", она отвечает лишь каким-то неразумным лепетом вроде: "Ну, убьют во славу Отечества". Возможно, она вправду еще не знает, какой худшей участи может подвергнуться женщина из захваченной страны на войне. Но я все же не мать ей, а лишь сестра, и покамест ощутила себя не в состоянии просвещать ее на сей счет. Няня Аграфена была несколько более прямолинейна, однако, боюсь, Соня не поняла и ее. Сожалею, что не могу запереть ее ради ее же блага. Возможно, моя отповедь подействует на нее, но не имею в том уверенности. M-lle Лефевр я также высказала свое неудовольствие относительно ее поведения и дурного примера, подаваемого ее воспитаннице.